— Так надо было свернуть ему шею!
— И что потом? Превратиться в преступников и всю жизнь убегать от стражи?
— А, по-твоему, лучше оставить меня в этой грязной вонючей конюшне?
— По-моему, лучше занять у кого-нибудь, чтобы хватило на выкуп.
Каждый отстаивал собственную правоту. Оба ведь были по матери норками. А уж если норки сойдутся в споре, то никогда не уступят.
— Эй, довольно. Перестаньте браниться, вы же братья, — приструнил их Зеркон.
— Как здорово, что ты меня выручил, — сейчас же откликнулся Карпилион, бросаясь на колени рядом. — Я уж боялся, что придется промаяться несколько дней взаперти.
— Молчи лучше, негодяй, — огрызнулся Зеркон, хотя и подтаял внутри от доброго слова. — Опять тебя угораздило ввязаться в неприятности. Да еще с сыновьями уважаемого человека.
— А что надо было? Терпеть насмешки?! — вспылил Карпилион. — Они сказали, что мы с Гаудентом родились у какой-нибудь суки, поэтому её тело сожгли на костре. Я просто засунул им эти слова обратно. Наш отец поступил бы так же. Разве нет?
— Ваш отец… — со вздохом проговорил Зеркон и опустил глаза.
— С ним что-то случилось? Он погиб? — посыпалось с обеих сторон.
— Почему погиб? — всполошился карлик. — Об этом еще ничегошеньки неизвестно.
— Раньше ты говорил, что отец служил у Аэция, — сказал Гаудент. — Я слышал, южане разбили их в пяти миллиариях от Аримина. Это правда?
— Конечно, правда! — воскликнул Карпилион, не дожидаясь ответа дядьки. — Теперь они только и хвалятся, что победили непобедимых! Жаль, у меня нет войска, — добавил он с ненавистью. — Я бы заткнул им глотки.
Оба и думать не думали, что говоря об Аэции, говорят о своем отце. Как и для всех мальчишек, для них было важно, чтобы отец оказался героем, и уж если погиб, то только геройской смертью. Зеркону хотелось их успокоить. Аэций не разрешил раскрывать сыновьям свое настоящее имя, но остального запрет не касался, и карлик этим живо воспользовался.
— В сражении при Армине погибли не все. Кое-кто выжил, — произнес он таинственным голосом.
— Значит, отца не убили?! — не удержался от нового возгласа Карпилион.
— Да тише ты, труба иерихонская, — выразительно поглядел на него Зеркон. — Ваш отец находится в Маргусе, в плену. Но об этом… — предупредил он, прикладывая указательный палец к губам, — нельзя не то, что кричать, но даже шепотом думать.
— В плену у кого? — не понял Карпилион.
— Да у тех, кто его заточил, — с досадой ответил карлик. — В Равенне его не сегодня-завтра объявят врагом. И вам, как детям врага Империи, лучше уехать подальше. Отправляться надо немедленно. В Норике у меня есть дальние родичи. Они вас укроют. Остальное расскажу по дороге. Так что собирайте пожитки и бегом к городским воротам. Живо.
Гаудент хотел уж подняться с места, но Карпилион остановил его возгласом.
— Не́чего нам делать в Норике. Мы поедем в другое место.
— Куда это? — осведомился карлик.
— В Маргус. Вызволять отца, — ответил Карпилион и порывисто глянул на брата. — Гаудент, ты со мной?
В ответ его брат, не раздумывая, кивнул.
Напрасно Зеркон убеждал племянников отказаться от этой затеи. Напрасно потратил свое красноречие. Карпилион как обычно уперся и продолжал стоять на своем — если врагом Империи считают его отца, то врагом Империи будет и он.
«Зачем я только сболтнул про Маргус. Кто меня тянул за язык. Ослиная голова», — стенал про себя безутешный карлик, и все же, несмотря ни на что, в глубине своей норской души испытывал гордость за своевольного несгибаемого мальчишку, у которого не возникло и тени сомнений спасти отца или нет. Вдохновившись его решимостью, Зеркон и сам подумывал, может и правда удастся что-нибудь сделать. Кому же радеть за несчастного узника как не его сыновьям?
— Никуда я вас не пущу. Ни в Маргус, ни в Камаргус. Даже думать об этом забудьте! — повторял он для вида, а сам прикидывал про себя, какие вещи понадобятся в пути, и уже через некоторое время все трое, одетые по-дорожному, двинулись к городским воротам.
В Маргусе
— Почему тут так холодно, — удивлялся Карпилион затянувшейся непогоде.
— Мало того, что холодно, так еще и кормят какой-то несъедобной мутью. И места тут дикие. И дороги несносные, — вторил ему Зеркон, уплетая в три горла всё, что подавали на стол гостепримные хозяева постоялого двора. В пути ему ни разу не пришлось ковылять на своих двоих. По хорошей твердой дороге его везли на повозке, а в местах, где повозка не могла проехать, сажали на мула, накрытого мягкой попонкой.
Маргусом в этих краях называли оживленное поселение на равнине, а собственно крепость находилась чуть дальше у холмов. В неё никого не пускали. Повозки с продовольствием и те разгружали возле ворот.
— И как мы туда проникнем? — ехидно спросил у племянников Зеркон.
— Обратимся в пташек, — огрызнулся Карпилион.
— Тогда охранники мигом перестреляют нас на ужин, — невозмутимо ответил карлик. — И, думаю, ты будешь первым, потому что лезешь всегда вперед.
— Всё бесполезно, — расстроился Гаудент. — Ворота нам никогда не откроют.
— Тогда мы сделаем так, что они откроются сами, — не сдавался брат. — Помнишь, в Равенне оплакивали погибших южан? Про одного я слышал, что у него на родине остались два младших брата. Вали и Нари.
— Ты собираешься назваться их именами?
— Ну, а что здесь такого? Подойдем к воротам и скажем, что мы его ищем. А когда нас впустят, дождемся ночи и обследуем крепость.
— На ночь в крепости выставляют стражу, — подбросил деталей Зеркон, удивляясь находчивости племянника. — Вам понадобится кто-то третий, кто станет морочить стражников и отвлекать их внимание. Этим третьим, если не возражаете, — добавил он, снисходительно улыбнувшись, — буду я!
Узник
С тех пор как Пелагея ушла, Аэций прислушивался к каждому звуку шагов. Подручные Севастия лениво шаркали кожаными подошвами сапог. Их шаги Аэция интересовали мало. Он с нетерпением дожидался, когда вернуться легкие, едва заметные, а вместе с ними появятся другие — тяжелые, уверенные, стремительные, которые принесут ему долгожданную свободу.
И вот до него донеслись какие-то странные звуки, словно кто-то крался по лестнице осторожной неуверенной поступью. Аэций замер и весь обратился в слух. Он сидел, повернувшись спиной к стене, озаренной слабыми потоками света, и с напряжением всматривался в черную темень, откуда обычно приходили его сторожа и приносили еду.
— Ты думаешь, он здесь? — послышался чей-то шепот.
— Тише, — ответили в темноте. — Зеркон же просил не шуметь.
Аэций было подумал, что голоса ему померещились. Но следом за голосами из кромешного мрака выскользнула фигура. За ней вторая. И обе одновременно замерли при виде узника.
Аэций не мог поверить своим глазам. Перед ним стояли двое мальчишек, и эти мальчишки были его сыновьями — не видениями, не призраками, а живыми, из плоти и крови. Они не знали, как выглядит их отец, но он-то помнил, как выглядят его дети, хотя и видел их мельком и довольно давно. Тогда они были на три или четыре лета моложе. Вот этот более рослый, наверняка, Гаудент. А тот, что едва достает ему до кончика уха — Карпилион…
— Как вы здесь оказались? — спросил Аэций на норском, которому должен был научить их дядька.
— Мы разыскиваем отца, — на том же языке ответил Карпилион. — Он находится здесь, в этой крепости. Только не знаем где.
— Стража вам не сказала?
— Нет, мы спустились сюда тайком. Стражников отвлекает дядька. Он сказал, что отец нас узнает, как только увидит.
Ах, вот что…
— А имя?.. Он сказал его имя?
Карпилион оглянулся на Гаудента, и тот назвал какое-то прозвище, скорее всего, придуманное Зерконом.
И как только карлик додумался привести их в крепость. Видно совсем потерял рассудок…
Аэций смотрел на детей, не представляя, что им сказать. В голове крутилась какая-то мешанина из мыслей. А что, если это их последняя встреча? Что, если Пелагея его не вызволит? Не доберется в Равенну. Передумает по дороге. Да мало ли что случится. Тогда другой возможности поговорить с сыновьями уже не будет. И другой возможности выбраться из подземелья тоже.
