Такой наряд ещё больше подчёркивал прелести Николь, подтверждением чему были голодные взгляды, которые время от времени бросал на неё Кеннет. Несчастный, должно быть, ждёт не дождётся вечера, с ухмылкой подумала женщина. Что ж, скоро она угостит его.
Они отъехали от Берроутауна миль на сорок, когда начало смеркаться. Опытным глазом Кеннет приметил место для ночлега у подножия кряжистого холма, поросшего сиреневыми полевыми первоцветами. Как только они спешились, парень деловито принялся разделывать зайца. Николь с удовольствием потянулась и вдохнула душистый вечерний воздух остывающей от жары прерии.
– Милый, а ты помнишь, как мы познакомились?
– Конечно, малышка. В салуне у Грэма, ты сидела за стойкой и пила кофе. Как только я тебя увидел, то понял, что ты станешь моей.
– Не зря хвалят твой зоркий глаз, – Николь обняла Кеннета сзади, взъерошила его густые волосы и чмокнула в пропахшую табаком щёку. – А что мы с тобой пили в наш первый вечер, помнишь?
– Этот вечер я запомню навсегда, любовь моя. Ты знаешь, что я обожаю текилу, но лучшей закуской к ней можешь быть только ты.
Позвоночник зайца хрустнул под его руками, когда он переломил освежёванную тушку пополам.
– Тогда у меня для тебя сюрприз, ковбой, – проворковала Николь и выудила из своей сумки большую бутыль текилы. – Тот самый сорт, у Грэма как раз оставалась последняя бутылка.
– Я люблю тебя, золото. Ты знаешь, как завести меня. Плесни-ка мне глоточек.
– Потерпи до ужина, здоровяк. Займись пока лучше зайчатиной, а мной и текилой займёшься ближе к ночи.
Ганфайтер хмыкнул и принялся ещё ожесточённее разделывать мясо. Николь сняла с пояса фляжку с водой и сделала три больших глотка. Антидот, купленный в аптеке утром, должен успеть раствориться в крови к ужину. Теперь она была готова.
Когда они поужинали, круглая луна уже окрасила окружающую местность в тёмно-синее. Оранжевое пятно их костра подмигивало своим дальним родственницам – далёким звёздам в бесконечном чёрном небе. Заяц, приготовленный Кеннетом, получился действительно вкусным, и Николь было даже немного совестно за то, что она собиралась сделать с парнем. Сейчас он, изрядно захмелевший от выпитой текилы, сидел с противоположной стороны костра и глупо лыбился, глядя на неё из-под своей шляпы.
– А еще одной бутылочки Грэм, случаем, тебе не дал? – заплетающимся языком произнёс Кеннет.
– Нет, малыш. И вообще, я думаю, тебе хватит на сегодня.
– Ма… лыш? – икнул мужчина. – Так ты меня ещё не называла. Иди ко мне. Я покажу тебе, кто из нас ма… лыш.
Пора. Николь встала, обошла костёр и легонько толкнула парня в плечо. Он повалился в траву, пробурчав что-то нечленораздельное. Женщина присела рядом, расстегнула куртку на его груди и сняла увесистый кошель, висевший на шее парня. Кеннет непонимающе следил за её действиями осоловелыми глазами.
– Глупый, глупый малыш. Ты и впрямь поверил, что у таких, как мы с тобой, может быть счастливое семейное будущее? Дом, дети, игра в вист с соседями? Какие же вы все… Даже лучшие из вас – сущие дети. Наивные. Доверчивые. Слабые.
Она наконец сняла с мужчины кошель и надела его на себя, крепко затянув ремень под мышками. Кеннет мычал, бешено вращая глазами.
– Успокойся, сладкий. Отдам тебе должное – кое в чём ты был хорош. Пожалуй, даже лучше прочих. Грубоват, разве что. Ну да ладно. Здесь наши пути расходятся. Будь я помоложе лет на десять… Может быть победила бы романтика. Но не сегодня.
Николь вынула из сумки моток верёвки и стала связывать парню руки.
– А что касается камушков. Посуди сам. Что бы ты с ними сделал? Сдал бы их в первый же ломбард в Новом Орлеане? На большее твоей скудной фантазии и не хватило бы, верно? Должно быть, сумма, которую ты надеялся выручить с этой сделки, казалась тебе астрономической? Стоило ли это жизней твоих подручных? По глазам вижу: думаешь, что стоило.
С запястьями было покончено. Николь принялась связывать лежащему мужчине лодыжки.
– А самое смешное, что тебе, глупышка, при самом удачном исходе не дали бы и тысячной доли того, чего эти камни стоят на самом деле. На чёрном рынке их бы просто распилили на куски – ведь много мелких продать проще, чем несколько крупных. А их истинная ценность как раз в размере. И в происхождении, разумеется.
Покончив с верёвкой, женщина присела на корточки рядом с умолкшим Кеннетом и погладила его по голове. Она упивалась своим триумфом, ей хотелось поговорить.
– Ты же наверняка ничего не слышал об алмазах последнего индийского императора Бахадур-шаха? Откуда тебе… Что ж, времени у меня теперь много, и я поболтаю с тобой напоследок. Ты был ещё совсем пацаном и не помнишь, как лет десять назад все газеты гремели о том, как жестокие британцы разгромили восставшую против их владычества Индию. Они взяли Дели штурмом, попутно вырезав весь город, затем ворвались во дворец старого падишаха, убили всех его наследников, а самого правителя заточили в темницу, где он вскоре скоропостижно скончался. Так Индия была окончательно присоединена к Британской империи, вместе со всеми землями, людьми, слонами и несметными сокровищами. Самым же главным украшением шахской сокровищницы была дюжина легендарных камней редкостной чистоты и удивительно крупного размера, известных как «двенадцать рук Шивы». Примерная оценочная стоимость каждого из этих камушков – годовой бюджет средней европейской державы типа Австрии. И однажды мне довелось увидеть их красоту собственными глазами.
Николь с благоговейным трепетом развязала завязки кошеля и вытянула из него ослепительно чистый алмаз, бесчисленные грани которого тут же засверкали отблесками лунного света. Покрутив его в пальцах, она так же осторожно положила его обратно в кошель и в несколько узлов затянула тесёмки.
– Эти алмазы выкупил у британской короны Лайонел Шуссет – миллионер из Нью-Йорка. О, это была удивительно выгодная для него сделка. Англичанам нужно было срочно пополнить казну после ряда разорительных войн, а точную стоимость алмазов тогда ещё никто не знал. Так эти сокровища оказались в Америке. Однажды Шуссет даже выставил их в Метрополитан-музее. Иным богачам мало самого обладания богатствами – они хотят, чтобы все видели, насколько они богаты. Насколько превосходят простых, жалких, нищих людишек. Я была на открытии той выставки. Я видела красоту этих камней. И я сразу поняла, что мы с ними связаны. Тогда это чувство было безотчётным. Но теперь я вижу, что это моя судьба. Моя сверкающая дорожка, о которой рассказывала матушка.
Николь замолчала. Несколько минут она слушала ночную тишину. Стрекотали цикады, тихо шелестела трава, вдали выл на луну койот. Женщина поцеловала лежачего мужчину в мокрый лоб и оседлала лошадь.
– Не переживай, малыш. Долго скучать тебе не придётся. На почте Берроутауна я оставила послание федеральному маршалу. Там написано, в каком направлении
