Паланкин Эйе двигался навстречу Аменхотепу и его свите. Он тщательно подготовился к хеб-седу и был уверен в успешном проведении ритуала. В тайне он мечтал избавиться от Ранеба и занять его место. Правда, задача сия была весьма сложной, если не сказать – опасной. Эйе надеялся, что дух Гор-Нармера, фараона снискавшего при жизни репутацию не только воина, сумевшего противостоять внутренним раздорам и вторжению в Та-Кемет извне, но и – мудреца, непременно даст надлежащий совет Аменхотепу или, по крайней мере, – знак, смысл которого можно постичь.
* * *
Ещё издали Эйе заметил несколько паланкинов, окружённых охраной. Несомненно, это приближался Аменхотеп. Дорога до встречи фараона с Эйе заняла достаточно времени, Хепри набирал силу; пески, постиравшиеся кругом, вплоть до горизонта впитывали его лучи, дабы после полудня стать раскалёнными, словно царство мёртвых богини Аментет. За это время было о чём подумать и фараону, и жрецу, и эрпатору.
Тутмос, как потенциальный наследник трона, прекрасно знал, что ритуалы обновления власти фараона просто так не совершаются: видимо, у отца появилась веская на то причина. Эрпатору никогда ещё не доводилось бывать в Саккаре, хотя та и находилась сравнительно недалеко от Инебу-Хеджа. Тутмос IV, его дед, был погребён, как и положено, в пирамиде, расположенной в Дахшуре. Вот туда эрпатор наезжал достаточно часто: и почтить память пращура, и принести дары богам, и помолиться Осирису.
О Саккаре же он знал то же, что и все образованные соотечественники: её некрополь, образованный множеством пирамид, в которых были погребены фараоны: Усеркафа, Унас, Тети, Меринет, Пепи I, Пепи II был расположен вокруг того самого храмового комплекса, куда он сейчас и направлялся, возведённого более тысячи лет назад архитектором Имхотепом для повелителя Джосера на основе древней мастабы, принадлежавшей одному из прямых потомков бога Гора.
Тутмос припомнил также предание о семи урожайных и семи голодных годах Египта. Сначала семь лет подряд египтяне получали богатые урожаи, и фараон Джосер вместе с советником Имхотепом, оборудовавшим специальные хранилища в Саккаре, дважды в год наполняли их зерном. Поэтому когда последующие семь лет землю Та-Кемет сковала засуха, благодаря мудрой политике Джосера и Имхотепа[39] голода в стране не наступило: запасы зерна оказались огромны…
Наконец паланкин Эйе встретился с процессией Аменхотепа, и по многозначительному взгляду жреца фараон понял, что для его погружения в состояние кед[40] и общения с духом умершего фараона-мудреца всё готово.
Вскоре взору Тутмоса предстала стена, сложенная из нубийского диорита. За ней виднелась ступенчатая пирамида Джосера.
Эйе, покинув паланкин, последовал вперёд, указывая путь: в стене, окружавшей пирамиду, насчитывалось более тринадцати ложных дверей, и только посвященный мог знать, где именно находится настоящий вход в храмовый комплекс.
По мере того как паланкин Аменхотепа продвигался мимо многочисленных дверей, фараон пытался угадать, какая же из них в итоге перед ним откроется? Однажды, будучи ещё мальчиком, он сопровождал отца, Тутмоса IV, в Саккару: тогда, почти тридцать лет назад, старый фараон тоже совершал здесь ритуал хеб-седа. Аменхотеп попытался припомнить причины, побудившие отца к столь серьезному шагу, но тщетно: уж очень давно это было…
Наконец тяжелые створы «настоящей» двери распахнулись, и процессия медленно прошествовала на территорию храма. Взор Аменхотепа тотчас же упал на стоявшую в Южном храмовом дворе статую Джосера. Неожиданно из глубин памяти всплыла хвалебная надпись, высеченная на постаменте статуи и посвященная Имхотепу: «Имхотеп – хранитель сокровищницы царя Нижнего Египта, первый после царя в Верхнем Египте, распорядитель великого двора, наследник Бога, главный жрец Ону, строитель, архитектор, ваятель каменных ваз». Когда мальчишкой Аменхотеп попытался прочесть ее впервые, ему это удалось далеко не сразу: текст был выполнен специальным иератическим[41] письмом жрецов, претерпевшим за тысячу с лишним лет немалые изменения.
Статую Джосера окружали две каменные стелы с высеченными на них мудрыми высказываниями Имхотепа: «Не гордись своими знаниями. Не строй планов на завтра, ибо не знаешь, что будет. Если хочешь иметь друга, не справляйся о нем у других, но обратись к нему напрямую и имей дело с ним одним. Мудрый известен своей мудростью, великий – своими свершениями; их сердца соответствуют их языку…»[42]
Аменхотеп мысленно повторил одно из изречений Имхотепа: «Не строй планов на завтра… Но как же тогда управлять государством? Хорошо, видно, быть мудрецом, а не фараоном…»
Когда паланкин фараона миновал статую Джосера, слева показались многочисленные каменные клети: настолько крохотные, что в каждой из них мог разместиться только один человек – продавец зерна[43]. Здесь же, неподалеку от клетей, располагались подземные зернохранилища. Правда, давно уже не используемые по назначению и оттого на данный момент пустовавшие.
Миновав каменные клети и сделав ещё два поворота направо, процессия достигла наконец двора, предназначавшегося для проведения хеб-седа. Посреди двора высился белый шатер, а возле него стояли пятеро облаченных в леопардовые шкуры жрецов, словно только что вышедших из царства Осириса.
Невольно по телу Аменхотепа пробежала дрожь: ещё немного, и его эфемерное тело, саху, переместится в мир мёртвых. Он снова вспомнил отца: тридцать лет назад тот перенёс сей непростой ритуал достаточно тяжело – целых десять дней не покидал своих покоев, жалуясь на слабость во всем теле. «Справлюсь ли я?.. Не суждено ли мне покинуть мир живых и остаться в Саккаре[44], в мире мертвых, навсегда?..» – обеспокоенно размышлял фараон.
Стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, фараон покинул паланкин и уверенно ступил на землю. Жрецы почтительно поклонились. Главный жрец, грудь которого украшало массивное золотое ожерелье, испещрённое жреческим иероглифическим письмом, жестом пригласил фараона проследовать за ним в шатёр.
– Мы ждали тебя, о, владыка Нижнего и Верхнего Египта! – сказал жрец, когда они вошли внутрь. – Для совершения обряда всё готово.
Аменхотеп снова ощутил предательскую дрожь, на сей раз в коленях, но всё же нашел в себе силы успокоиться и осмотрелся. Перед его взором предстало кресло, застеленное шкурой леопарда, и ничего более – шатёр был фактически пуст.
Память вновь вернулась к событиям тридцатилетней давности: Аменхотеп попытался вспомнить, что он видел в шатре, когда ритуал хеб-седа совершал отец. Увы, попытка и на сей раз оказалась безуспешной. Зато из недр подсознания всплыли вдруг и промелькнули перед внутренним взором Северный храм со статуей Осириса, дом Севера, дом Юга, длинная узкая колоннада, тянущаяся вдоль южной стены… На миг Аменхотепу показалось даже, что он ощутил ее тогдашнюю прохладу… Затем вспомнилась расположенная на южной окраине храма усыпальница Гор-Нармера, окруженная оградой с изображениями кобр…
