— Как это — не слишком? — удивился Антонио. — Вы же их викарий.
— Все полномочия, — спокойно объяснил Кангранде, — даны мне императором Генрихом, а стоит ли в критические моменты думать о воле покойного? Так вот. Понцино де Понцони, во всех отношениях честный воин, хотя и недалекий, знает, что я беспокоюсь о гарнизоне, который стоит в Виченце. Беспокойство мое, рассуждает Понцони, столь сильно, что я могу совершить какую-нибудь глупость — например, один и без оружия прискакать на защиту осажденного города.
— Мой господин, но ведь именно это вы и сделали, — заметил Антонио.
— Я не один. Со мной вы. Продолжим. Я приезжаю к воротам Виченцы, и что же я вижу?
Пьетро снова взглянул на ворота. К ним вел каменный мост, ветхий, построенный еще до римлян. Мост шел через глубокий ров — наверняка раньше в нем была вода, теперь же он высох. Вокруг моста зеленели и постепенно желтели, как и положено осенью, склоны холмов. В траве даже птицы не трепыхались.
— Ничего не видите, мой господин.
— Совершенно верно. Ничего! Передо мной чистое поле. Остается пересечь его и схватить жирного петушка. Ну не чудесно ли? — Кангранде нарочито нахмурил брови. — Однако меня не оставляют подозрения. Я в свое время читал о Галльских войнах у Вегетиуса[18] и даже учил наизусть «Илиаду». Я прекрасно знаю, как важно выставить отряды на подступах к осажденному городу. Один только вид этих отрядов не позволит горожанам питать надежды на спасение. Именно так поступал Цезарь в Алезии.[19] А раз я читал труды древних, логично предположить, что мой достойный противник в лице подесты Падуи тоже с ними знаком и наверняка не забыл уроки великих полководцев прошлого. Логично, но ошибочно. Забыл, забыл напрочь! Вот почему вокруг Виченцы не видно ни души. Курятник открыт. Добро пожаловать, лиса. — Кангранде широким жестом обвел пустынную возвышенность.
— Где же войско падуанцев? — спросил Пьетро.
— Под мостом, — зевнув, будто от скуки, отвечал Кангранде. — Да еще, пожалуй, в лощине к северу от Виченцы. Будь у Понцони хоть крупица мозгов, он бы выставил небольшой отряд на открытом месте. Тогда бы я, возможно, и поскакал к городу в надежде прорваться через кордон. А у самых ворот из-под моста выскочили бы воины и убили меня. — Кангранде вздохнул. В его вздохе явственно чувствовалось разочарование. — Узнаю манеру Ванни. Пари держу, это его план. А еще держу пари, что Бонифачо об этом плане ни сном ни духом. Что само по себе великолепно. Значит, падуанцы плохо организованы: хоть среди них и есть умная голова, они не в состоянии извлечь из этой головы пользу. — Кангранде усмехнулся, взглянув на юношей, жадно ловивших каждое его слово. — В один прекрасный день, друзья мои, я встречу воина, равного себе по силе и смекалке, и вот тогда-то начнется настоящая битва. — Он снова скроил разочарованную мину. — А пока придется вам удовольствоваться детской игрой.
— Что же мы предпримем? — спросил Антонио. — Так и будем здесь торчать?
— А почему бы и нет? — произнес Марьотто. — Мы знаем, где падуанцы. Если удача будет нам сопутствовать, мы окажемся у ворот прежде, чем они выберутся из-под моста.
Кангранде покачал головой.
— Хоть я и люблю, когда мне сопутствует удача, я никогда не надеюсь, что она примет мою сторону. Слишком часто удача ведет себя хуже продажной девки. Ты прав, мы могли бы проскочить, однако ничто не помешает им тогда поднять тревогу, а мне бы не хотелось ставить Асденте или Бонифачо в известность о своем прибытии. По крайней мере, пока.
Антонио едва сдержался, чтобы не плюнуть с досады.
— Так мы, выходит, ничего не сделаем?
— Отчего же? Мы кое о чем напомним Асденте.
— О чем?
Синие глаза Капитана сверкнули.
— О том, что я не лиса. Я — пес.
— Большой Пес, — поддержал Марьотто.
— Борзой Пес, — добавил Пьетро.
Скалигер холодно взглянул на Пьетро. Юный Алагьери, готовый сквозь землю провалиться от стыда, приготовился к отповеди. Однако Кангранде комично оттопырил ухо со словами:
— Чу! Что там за шум?
Вдали показался гарнизон крепости Илласи.
— Быстро они переправились, — произнес Кангранде. — Шутка ли, в таких тяжелых доспехах да через реку!.. Сейчас я должен кое-что обсудить с командиром гарнизона, а потом, в качестве награды за внимание, возьму вас с собой на небольшую прогулку.
Скалигер пустил коня легким галопом, оставив Пьетро недоумевать над своими словами. В первый раз он увидел Кангранде в гневе. У Пьетро до сих пор не прошли мурашки от ледяного взгляда Скалигера.
«Я назвал его Борзым Псом. Но разве это не его титул?»
Разве на знамени Кангранде не изображена борзая? Разве отец Пьетро не обращался к Кангранде именно так, и не единожды? Почему тогда Большой Пес едва не испепелил Пьетро взглядом?
Марьотто, похоже, уловил только последнее слово Кангранде.
— Он возьмет нас на прогулку?
— Я говорил, что с ним не соскучишься! — Довольный Антонио потирал свои огромные ручищи.
Пьетро смотрел туда, где, по предположению Кангранде, падуанцы устроили засаду. Сначала в глазах юноши плясали только нечеткие разноцветные пятна. Но вот под мостом шевельнулась тень. Пьетро не сомневался, что она — не обман зрения. Капитан отличался дальновидностью. Под мостом действительно поджидали всадники.
Пьетро так был занят тенями под мостом, что не заметил возвращения Кангранде и, услышав над ухом: «Ну что, синьоры, проглотим наживку Асденте?», подпрыгнул от неожиданности. Скалигер, не дожидаясь ответа, выехал из рощицы и поскакал вниз по склону холма. Антонио и Марьотто скакали соответственно по левую и по правую руку от Кангранде. Пьетро поспешно пришпорил коня.
— Торопиться не надо, — вполголоса произнес Кангранде, и юноши придержали коней. Они ехали в одну линию. Кони, казалось, вместе с Пьетро радовались, что можно сбавить скорость. Кангранде, пустивший коня легким аллюром, делал вид, что осматривает окрестные холмы и поля. Такой способ передвижения не соответствовал темпераменту юношей, однако их предводитель был непревзойденным актером.
«Если я сегодня погибну, — думал Пьетро, — напишет ли отец поэму? А если напишет, кем покажет нас — храбрецами или глупцами?»
Юноша попытался сам сложить стихи, как отец, однако на ум ему пришли только строчки из «Ада». Внезапно Пьетро поймал себя на том, что декламирует вслух:
Мы внутрь вошли, не повстречав врагов,
И я, чтоб ведать образ муки грешной,
Замкнутой между крепостных зубцов,
Ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный
И вижу лишь пустынные места,
Исполненные скорби безутешной.[20]
Изогнувшись в седле, чтобы видеть лицо Пьетро, Кангранде продекламировал другой стих:
