В эту эпоху в Шатле все было временным. В отличие от парламентского дворца судьи, проводившие сессии в Большом Шатле, не имели никаких удобств. У маркиза де Сегре гардеробной служил небольшой обтянутый черным кабинет, отделенный от залы заседаний тонкой перегородкой. В этой комнатушке переодевались и приводили себя в порядок все судьи, включая самого мсьё де Сегре. Это было очень неудобно.
Через застекленную дверь из большой залы канцелярии можно было попасть на мост, соединявший главное строение замка с кирпичной или Новой башней, где недавно содержались Шаверни и двое мастеров шпаги. Для того, чтобы попасть в башню, или, наоборот, покинуть крепость, заключенным приходилось проходить через канцелярию.
– Который час, господин Лабомель? – спросил у своего первого помощника маркиз де Сегре. Он не носил карманных часов, полагая, что они некрасиво оттопыривают жилет.
– Два часа, господин председатель, – ответил старейший советник.
– Черт бы побрал, эти повторные заседания. Опять я опаздываю к баронессе. Гюссон не в службу, а в дружбу спуститесь, посмотрите, на месте ли мой портшез!
Гюссон Бордессон быстро покинул гардеробную и, перескакивая через несколько ступенек, побежал вниз. Так и нужно. Если хочешь сделать карьеру, рвение следует проявлять во всем.
– А вы знаете, – говорил тем временем Перрен Аклен де Мэзон дё Вьёвиль он Форе, – этот свидетель мсьё де Пейроль выступил очень толково. Если бы не он, то мучиться нам часов до трех.
– Это управляющий принца де Гонзаго, – ответил Лабомель. – Мсьё принц хорошо выбирает своих людей.
– А что это я такое слышал, – поинтересовался маркиз председатель, – будто мсьё де Гонзаго впал в немилость?
– Ничего подобного, – ответил Перрен Аклен. – Мсьё де Гонзаго, единственный из придворных, был допущен в спальню регента в час пробуждения. А это, смею заметить, исключительная милость.
– Охламон! Оболтус! Вахлак! Висельник! – вдруг закричал председатель Сегре. Такими эпитетами он обычно обращался к своему камердинеру, который в отместку его помаленьку обкрадывал.
– Давай, шаромыжник, причеши меня как следует! Имей в виду, я сейчас еду к баронессе; так что гляди, чтоб комар носа не подточил.
Едва камердинер приступил к своим обязанностям, как в гардеробную вошел привратник и доложил:
– Там пришли к господину председателю.
– Меня уже нет, нет! Ушел, уехал, унесли на носилках, провалился в тартарары. Пусть катятся ко всем чертям! – заорал председатель.
– Это две дамы, – сообщил привратник.
– Опять какие-нибудь просительницы. Гони их прочь… Как одеты?
– Обе в темных платьях и под вуалью.
– Ну конечно, – так одеваются те, кто проиграл процесс. На чем прибыли?
– В карете с фамильными гербами принца де Гонзаго.
– Ах, нелегкая их возьми! – выругался господин Сегре. – Этот Гонзаго не очень уверенно выглядел при даче свидетельских показаний; но если его высочество регент… Подождите минутку. Гюссон Бордессон.
– Он вышел посмотреть, на месте ли портшез господина председателя.
– Никогда его нет на месте, когда нужен, – проворчал маркиз, по видимому этим выражая своему младшему помощнику признательность. – Ничего стоящего из этого сморчка не выйдет, – и затем погромче: Вы уже переоделись господин Лабомель? Окажите любезность, займите ненадолго дам. Я сейчас к ним выйду.
Баржело де Лабомель, который еще был в рубашке, поспешно надел широкий черного велюра фрак, взбил парик и отправился выполнять служебное поручение.
Маркиз де Сегре отводил душу, распекая камердинера:
– Заруби себе на носу, если баронесса заметит в моей прическе хоть малейший изъян, будешь уволен! Подай перчатки! Карета с гербами Гонзаго. Любопытно, кто же такие эти барышни? Давай сюда шляпу и трость! Опять на жабо какая-то складка, ох, гляди у меня, допрыгаешься, – колесуют тебя средь бела дня при всем народе. А пока приготовь букет для баронессы. Ну что ты все топчешься, увалень бестолковый? Ступай вперед.
Маркиз осмотрелся перед зеркалом, выдерживая паузу. Нужно было хотя бы ненадолго заставить посетительниц ждать. Наконец, выступая павлином, как истинный хозяин, изобразив на физиономии фальшивое радушие, он вышел в залу канцелярии. Усилия маркиза остались напрасными. Дамы, дожидавшиеся его в присутствии немого, как рыба, и прямого как кол мсьё де Лабомеля, не обратили внимания на его безукоризненный туалет. С посетительницами мсьё де Сегре не был знаком. Единственно он мог заключить, что они не принадлежали к оперным красоткам, которым обычно благоволил мсьё де Гонзаго.
– С кем имею честь, милые дамы? – изящно щелкнув каблуками и прикладывая кисть к эфесу шпаги, как исконный аристократ, осведомился маркиз. Лабомель, облегченно вздохнув, вернулся в гардеробную.
– Господин председатель, – произнесла более высокая посетительница, – я вдова Филиппа Лотарингского герцога де Невера.
– Вот как? – оживился Сегре, – но насколько помнится, вдова де Невера состоит в браке с принцем де Гонзаго.
– Я и есть принцесса де Гонзаго, – пояснила с какой-то неприязнью к своему теперешнему титулу дама.
Несколько раз грациозно поклонившись, председатель вышел в переднюю и, возвысив голос до визга, проорал:
– Подать немедленно кресла в канцелярию, дармоеды! Всех разгоню к чертовой бабушке!
От его вопля засуетились и забегали привратники, письмоводители, посыльные и прочая мелкая судебная сошка, ютившаяся в соседних комнатушках. Через минуту в канцелярии с грохотом появилось около десяти кресел.
– В этом нет нужды, господин председатель, – сказала принцесса, продолжая стоять. – Мы с дочерью пришли…
– Ах, Боже мой, какой цветок! Я и не знал, что у господина принца де Гонзаго…
– Это мадемуазель де Невер! – перебила принцесса.
Председатель, в очередной раз изобразив радушную улыбку, поклонился.
– Мы пришли, – сказала принцесса, – чтобы сообщить суду сведения…
– Позвольте вам заметить, – перебил маркиз. – Я уже обо всем догадался. Наша профессия удивительно оттачивает умственные способности и обостряет чувства. Для большинства людей это кажется удивительным и даже сверхъестественным. Вы произнесли слово, а я уже знаю всю фразу. Вы сказали фразу, а я безошибочно перескажу вам все, что вы приготовились рассказать. Вы пожаловали с новыми доказательствами виновности этого несчастного. Не так ли?
– Сударь! – в один голос воскликнули мать и дочь.
– Не трудитесь! Не трудитесь! Уверяю вас, сударыни, в этом уже нет никакой нужды, – проговорил мсьё де Сегре, оправляя жабо, – дело сделано. Этот мерзавец, больше никого не убьет.
