— Позволь, господин мой, добавить кое-что, — сказал Аута.
— Добавляй.
— Отец отца моего господина, мудрого Тефнахта, упал на землю, так как, падая, камень сильно толкнул кругом себя воздух. Камни, найденные твоим рабом, были слишком малы, чтобы сотрясти воздух, и они упали накануне…
— Знаю, — мрачно перебил его Тефнахт. — Но ты же прекрасно понимаешь, что если бы даже, трогая их, ты не лишился чувств, ты все равно ничего не узнал бы. Довольствуйся тем, что знаешь. Тебя беспокоит незнакомая звезда. Возможно, и она упадет, как камень, о котором мы говорили. Так что увидишь его или нет, разве ты что-нибудь потеряешь или чего-нибудь добьешься, трогая камень, пришедший с неба? Жрецом его ты все равно не сможешь быть!
— Да, господин, но…
— Жизнь человека коротка. Чего же отравлять ее вопросами, на которые никто не может ответить! Не забывай, что ты более счастливый раб, чем другие рабы, и даже счастливей многих свободных людей. Довольствуйся тем, чем обладаешь: как бы однажды не потерять все сразу. Я советую тебе оценить это счастливое мгновение и воспользоваться им.
— Самое счастливое мгновение, господин, это то, которого еще не было.
Жрец Тефнахт взглянул на него и ухмыльнулся:
— Лучше бы здесь выбрал себе рабыню. Ты можешь взять ее с собой на корабль.
— Я уже выбрал, господин, — ответил Аута резко. — Одну на Атлантиде. Но она не рабыня и не черная. Вот почему я не могу определить самое счастливое мгновение…
— Тогда ты глупец! Или опять забываешь, что ты раб? Пользуйся счастьем, на которое у тебя есть право!
Щеки у Ауты дрогнули. Глаза стали влажными. И он произнес сдавленным голосом:
— Право, господин, мерится по-разному.
Тефнахт захохотал:
— Ты или очень молод, или глупец. Иди в свою палатку. Смотри, корабли входят в гавань.
На берегу, согнувшись под тяжестью ноши, по наклонным доскам, брошенным между берегом и палубой кораблей, бежали рабы. В воздухе стоял рев быков, антилоп, раздавался свист бичей, бряцали солдатские доспехи, о чем-то кричали воинские начальники. Корабельщики распевали на палубе песни или бранили грузчиков-рабов. Натруженно кряхтели невольники, согнувшись под тяжестью грузов.
Атланты были готовы к отплытию. Перед ними распростерлась разграбленная страна Та Кемет. Из пустыни надвигалась сиреневая темнота.
Корабли находились в море уже много дней. Яхубен, выйдя в первое утро для несения охраны на палубу корабля, на котором он плыл (корабль был большой — в сто пятьдесят локтей длиной, таких не делали в Та Кемете), прошел мимо рулевого и вдруг заметил Ауту. Яхубен, не знавший, что они поплывут вместе на одном и том же корабле, увидев раба, остановился обрадованный. Аута сидел на палубе и писал на глиняной дощечке. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он поднял глаза и тут же, широко улыбаясь, вскочил на ноги.
— Видишь, Яхубен, — сказал раб, — и это путешествие закончилось. Попутный ветер несет нас к сказочной стране, нашему счастью, — к Та Нутер, — и он засмеялся.
Корабль, на котором они плыли, был загружен рабами из Та Кемета. Теперь Яхубен был начальником стражи. Пуарем, довольный его службой, перед отплытием назначил его помощником сотника. Яхубен, придя в себя от радостного волнения, спросил Ауту, как ют оказался вместе с ним.
— Он послал тебя под мою охрану?
— Нет. Мне следовало быть на другом корабле, с Тефнахтом, но Пуарем потребовал от него послать меня куда угодно, лишь бы я не был у него на глазах. Я спросил у капитана, где ты, и попросил взять меня на этот корабль. Но, не заметив тебя вечером, я подумал, что попал на другой корабль.
— Видишь, мы опять вместе! — сказал Яхубен. — Боги не хотят нас разлучать.
Ветер дул с кормы, по дул слабо, и на кораблях взялись за весла. Друзья подошли к краю палубы, чтобы там никто не мешал им беседовать. Около них никого не было, только чуть ниже палубы, у прорези для весла, сидел какой-то гребец. Привязанный за поясницу веревкой, раб тяжело загребал веслом. Это был один из рабов роме, захваченный в низовьях страны Та Кемет. Вероятно, раньше он был землепашцем. Это было видно по его почерневшим, в ссадинах руках, согбенной спине и грустным глазам на высохшем, худом лице.
— О своих домашних взгрустнулось, Яхубен, не так ли? — спросил Аута, кинув взгляд в сторону гребца. — Мне как-то не довелось спросить, сколько у тебя детей.
— Четверо! — ответил с гордостью Яхубен. — Добро, что кончилось все с этой окаянной пустыней. Дома лучше! Теперь возвращаемся, как сказал ты, в нашу счастливую Та Нутер.
Гребец, до сих пор казавшийся равнодушным к их разговору, услышав из уст солдата название «Та Нутер», имя загадочной страны, о которой столько говорилось в разных сказаниях, песнях, и которую он никогда не думал увидеть, злобно плюнул за борт. Он что-то словно бы для себя произнес, но Аута и Яхубен то ли не расслышали, то ли не поняли.
В этот момент спину гребца ожег бич надсмотрщика-атланта, как раз проходившего рядом.
Яхубен обернулся в сторону гребца и только теперь заметил надсмотрщика. Ему захотелось что-то сказать, но он так и не нашелся, что именно. И тогда произнес первое, что пришло ему в голову:
— В Та Нутер жизнь хорошая, — и, желая как-то утешить избитого раба, добавил: — Люди на Атлантиде не такие, как ты о них думаешь, они лучше, чем где бы то ни было.
По взгляду Ауты Яхубен понял, что ему не следовало говорить этого, и замолчал.
Раб роме посмотрел на него с отвращением. Удар бича не унял его, наоборот: казалось, ожесточил еще сильнее. Аута тоже посмотрел на раба и сам физически ощутил боль от удара. Гребец процедил сквозь зубы:
— Можешь трижды сказать, что волк есть коза, но молока от него все равно не нацедишь!
Бич надсмотрщика просвистел еще раз. Раб теперь греб молча.
— Как тебя зовут? — спросил его Яхубен, сам не зная зачем.
Надсмотрщик остановился.
— А тебе зачем мое имя? Уж не хочешь ли ты осквернить им свои уши или потешиться над ним своим языком? — сказал раб, зло загребая веслом.
Последние его слова слились со свистом бича. Яхубен почувствовал, как от волнения кровь ударила ему в лицо, но, встретив взгляд Ауты, овладел собой, поняв, что на месте раба он поступил бы точно так же.
Надсмотрщик прикрикнул на гребца:
— Ты у меня ответишь, селедка сушеная, когда у тебя спрашивает твое треклятое имя воин великого нашего господина, да будет он вечен, здоров и могуществен!
Яхубену не понравился неожиданный оборот дела, но он не знал, как исправить положение. Ему была понятна ненависть человека, которого оторвали, может быть, от жены и детей, и он виновато улыбнулся.
