— Это припарка из тысячелистника. Большего я сделать пока не могу, — сказала она. — Нужно подождать и посмотреть, как пойдет исцеление.
Торгрим кивнул. Они двинулись к следующему раненому, которому Морриган оказала такую же помощь, затем к следующему.
— Нужно было послать за мной сразу же, — упрекнула его Морриган. — Со старыми ранами лекарству справляться сложнее.
Торгрим снова кивнул, ничего не ответив.
Затем они подошли к Гиганту Бьерну. Морриган внимательно его осмотрела, ощупала раны, вглядываясь в каждую при свете лампы. Она вынула еще одну маленькую баночку и с помощью Торгрима влила немного содержимого в рот великану.
— Шлемник поможет ему заснуть, но больше ничего сделать нельзя, — сказала Морриган, и они двинулись дальше.
Минуты бежали, прошел уже час, и беспокойство Торгрима нарастало, как прилив. Он хотел, чтобы Морриган занялась Харальдом до того, как ее присутствие обнаружат. Хотел, чтобы она забыла обо всех остальных и сосредоточила усилия на его сыне, но он не смел попросить ее об этом или хоть как-то дать понять, что Харальд для него дороже других раненых. Он не знал, какие у нее отношения с Ормом, не знал, какие сведения она готова будет передать хозяину в обмен на некоторые поблажки.
Орнольф Неугомонный был следующим. Его лицо заплыло от ударов, одежда была разорвана, синяки и порезы виднелись в прорехах туники. Морриган оглядела его и подняла взгляд на Торгрима.
— Эти раны совсем свежие, — сказала она.
— У Орма и Магнуса были к нему вопросы.
Морриган кивнула.
— Мне показалось, что я узнала руку Орма. Но почему он?
— Он наш ярл. Он наш вождь.
Морриган вновь посмотрела на Торгрима.
— Разве не ты главный?
— Я лишь дружинник Орнольфа. Второй после него.
Целительница кивнула и вынула из корзины очередную маленькую склянку.
— Пастушья сумка, от кровотечения. — Целительница смешала сушеные травы с водой в кружке. — Нужно заставить его это выпить.
Торгрим помог ей приподнять голову Орнольфа. Морриган поднесла кружку к губам ярла, и Орнольф, не приходя в сознание, тут же вылакал содержимое до дна — когда речь шла о выпивке, у него всегда срабатывали инстинкты.
Они вновь уложили Орнольфа, и Морриган обработала его раны паутиной и тысячелистником. Затем она дала ему глотнуть из другой склянки, в которой, по ее словам, была настойка из. тысячелистника на меду. Торгриму пришлось силой вырвать эту склянку из рук Орнольфа.
— Ему очень нужен отдых, а мед поможет ему заснуть, — сказала Морриган. — Думаю, он выживет, если только Орм не продолжит допросы. И не сожжет его заживо у столба.
Торгрим кивнул.
— А теперь посмотри вот этого. Мне кажется, ему совсем плохо, — сказал он, кивая на Харальда и изображая безразличие.
Морриган подняла голову и впервые, как он понял, взглянула ему в глаза.
— Хорошо, — коротко ответила она и передвинулась к Харальду, опускаясь рядом с ним на колени. — Совсем мальчишка.
Целительница убрала влажные от пота волосы с его лба.
— Он достаточно взрослый, чтобы ходить в набеги, — сказал Торгрим.
Морриган вновь взглянула на него, и Торгрим увидел на ее лице отвращение. Она подняла с пола подвеску — серебряный молот Тора.
— Что это?
— Молот Тора. Способ попросить помощи у бога.
— Неудивительно, что у него лихорадка. — Морриган сунула молот в ладонь Торгрима, потом собрала остальные амулеты, включая статуэтку Одина на восьминогом коне Слейпнире и крошечную серебряную валькирию, и добавила к молоту: — Держи их подальше от мальчика.
Она потянулась к своей шее, сняла ожерелье и надела его Харальду на шею. Серебряный крестик с умирающим богом Христом лег на грудь парня.
Рука Морриган совершила жест, который Торгрим часто подмечал у христиан: коснулась лба, живота, обоих плеч. Она пробормотала что-то над Харальдом, какое-то заклинание, как показалось Торгриму. От христианской магии ему было не по себе. В другое время он велел бы ей прекратить, но сейчас он впал в отчаяние, а его собственные боги ничем не сумели помочь.
Произнеся заклинание, Морриган принялась возиться с ранами Харальда, продолжая бормотать себе под нос, и Торгрим не мог не заметить, что она проявляет больше внимания к юноше, чем к остальным. Целительница аккуратно промыла его раны, обработала их паутиной и мазью тысячелистника, затем бросила в воду какой-то порошок.
— Это ивовая кора, она поможет от лихорадки, — объяснила Морриган, помешивая питье. Вместе они заставили Харальда его проглотить. — Я оставлю тебе немного этого средства. Проследи, чтобы стражи его не нашли. Давай ему питье трижды вдень, утром, днем и вечером.
Торгрим кивнул. Ему отчего-то было трудно говорить в присутствии Морриган.
Целительница встала.
— Я закончила. Постараюсь вернуться завтра.
Торгрим проводил ее до двери, покопался в сумке, висевшей у него на поясе, и вытащил одну из золотых монет, которые заранее достал из ботинка.
— Вот. — Он протянул ей золотой. — И прими мою благодарность.
Морриган взяла монету и посмотрела на нее со странной ухмылкой:
— Плата за исцеление фин галл. Никогда не думала, что увижу подобное.
Она спрятала монету в карман, взяла лампу, задула пламя и исчезла.
Торгрим остался один в темноте. Он все еще ощущал запах Морриган, хотя в комнате было не продохнуть от вони немытых мужских тел и горящего тюленьего жира.
Впервые с того момента, как Харальда взяли в плен, он увидел слабый проблеск надежды. В первую очередь — надежды на то, что сын сможет выжить. Это было хорошее, сильное и светлое чувство, но стоило Торгриму ощутить радость, как в тот же миг она растаяла под гнетом реальности.
Харальд может выжить… но надолго ли?
Магнус и Орм не отпустят их. Будут еще допросы, а затем их казнят. И лучше бы Харальду умереть в беспамятстве лихорадки, чем дожить до того наказания, которое изобретут для них Магнус и Орм.
Видно, настал конец света, раз уж селяне выходят биться против благородных семейств.
Оскорбление, произнесенное королем Тары в адрес своих врагов
Морриган чувствовала, как солома из матраса впивается в ее спину, словно десятки крошечных лезвий. Орм навалился на нее сверху, и под его весом ей трудно было дышать. С каждым толчком Орма она ударялась коленом об стену, что причиняло ей боль.
Она смотрела в потолок широко раскрытыми глазами. Толстые балки и обмазанные глиной камыши между ними едва виднелись в лучах занимавшейся зари. Когда-то, лежа под Ормом, она мысленно улетала далеко-далеко, за много миль отсюда, в чудесное место, где ее не сможет насиловать тот, кто назвался ее хозяином. Но не сегодня.
