— А Лонгин? Приск? — огрызнулся Кука.
— Если даки собирались захватить их в плен, уже наверняка захватили. И спрячут так, что вы никогда не найдете следов. Ваша задача теперь — предупредить гарнизон на Бистре — не исключено, им тоже угрожает опасность.
— Удивительная вещь, Анний, — проговорил задумчиво Кука. — Ты, оказывается, прав: с тех пор как лишился руки, здорово поумнел.
Глава VI
РАЗРУШЕННОЕ ГНЕЗДО
Октябрь — ноябрь 857 года от основания Рима
Перевал Вылкан — Банита
Приск следил за Сабинеем, за каждым его шагом, прислушивался к каждому слову. Нет, ничего подозрительного — полное спокойствие и даже какая-то снисходительная небрежность чувствовались в этом опасном варваре. Сабиней всем видом показывал, что даки больше не представляют для римлян угрозы. Даже когда на перевале их встретили два десятка коматов и присоединились к отряду, Сабиней сделал вид, что это всего лишь жест гостеприимства: даки привезли соленое мясо, ячмень, овес, новые попоны и одеяла из плотной овечьей шерсти — такие теплые, что спать под ними можно было в самые сильные морозы. Еще привели свежих лошадей. Командовал вновь прибывшим отрядом уже немолодой комат с клочковатой бородой и недобрым взглядом из-под кустистых бровей. Длинное одеяние из овчины делало его фигуру по-медвежьи огромной. Сделав вид, что римлян он не видит в упор — даже блестящие доспехи Лонгина не произвели на него впечатления, — комат протопал прямиком к Сабинею и торопливо и невнятно заговорил с царским посланцем. Как ни старался прислушиваться к их разговору Приск, в чужой речи разбирал лишь отдельные слова: долина, река, горы, крепость, стены, северный склон… Речь явно шла об укреплениях.
— Это гости царя, — ответил Сабиней громко, — я дал слово их проводить, куда они захотят. Захотят увидеть Баниту — поедут в Баниту.
Комат повернулся, смерил взглядом сначала Лонгина, потом Приска. Неведомо, как почувствовал себя Лонгин, встретив этот «дружелюбный» взгляд, а Приску показалось, что дак прикидывает, какого размера погребальный костер понадобится для римлян, — столько ненависти было в его прозрачных глазах.
— Да, мы хотим увидеть Баниту! — сказал Лонгин с вызовом.
— Значит, мы едем сначала в Баниту, — опять же громко, для своих и римлян, объявил Сабиней. — Великий царь повелел беречь гостей, если надо — на руках нести, но доставить к нему целыми и невредимыми.
Старый комат демонстративно сплюнул, погрозил кому-то невидимому кулаком и ушел. А его отряд остался, присоединившись к людям Сабинея. Даков сделалось теперь почти в два раза больше римлян.
— Путь опасный, — пояснил Сабиней.
И все же хорошего лазутчика не так-то просто было обмануть. Острый глаз Приска приметил пару раз за стволами деревьев мелькание силуэтов — и вряд ли это были олени или волки. Центурион был уверен, что еще один отряд идет теперь за ними по следу, хотя даки соблюдали осторожность и не разводили костров.
«Как глупо», — сам себе повторял Приск.
«Глупо» могло относиться к дакам, решившимся захватить послов римского императора.
«Глупо» могло звучать оценкой опрометчивого поступка Лонгина.
«Глупо», — сам себе мог сказать Приск, вообразивший, что сумеет свершить то, что никому было не под силу.
Перевал Вылкан
Сразу за перевалом Кука нашел следы посланцев трибуна Анния: в одном месте — щит ауксилария, в другом — разорванную дорожную сумку.
Обыскав кусты, легионеры наткнулись на тела: вернее, на их останки — зверье успело попировать, обгладывая тела убитых и растаскивая куски. Варвары даже не сняли с римлян лорики: горцы не особенно жаловали римские доспехи. Только шлемы унесли, как и мечи. Кука в ярости стукнул кулаком по дереву: пришлось признать — прав был Анний, зря погибли эти парни, абсолютно зря!
— Тиресий, ты что-нибудь видишь? Ну хоть что-нибудь? — окликнул Кука товарища.
Слабый вдох за спиной — даже не вдох, а просто намек на движение. И следом порыв ветра ниоткуда, холодом обдало затылок и спину. Пальцы Куки вмиг легли на рукоять меча, клинок взвизгнул, как живой, выходя из ножен. Поворот. Никого. Лишь вздрагивают тонкие ветви орешника, задумчиво роняя листья, да гудит в кронах ветер. И все же Кука почуял опасность — нутром, по-звериному. Легионер метнулся в сторону, краем глаза увидел, как стрела впилась в ствол молодого дерева.
— Засада… — рухнул рядом с Кукой на землю Тиресий.
— И сам вижу.
Фламма растянулся там, где был, — благо рядом торчал здоровенный камень, на который Фламма опустился сделать путевые заметки. Теперь в этот камень, дзинькнув, ударила стрела.
— Не высовываться, — приказал Кука. — Сколько их?
В ответ Тиресий приподнял левую руку и растопырил три пальца.[46] Пальцы были в крови — прорицатель ободрал их о камень.
— Двое?
— Молчун! — окликнул старого приятеля Кука.
— Здесь! — отозвался тот и выступил из зарослей орешника, волоча за шкирку мальчишку-дака.
Пленнику было лет пятнадцать, не больше.
Оклаций выбрался за ним следом, неся трофеи: гетский лук и колчан со стрелами.
— Одного прикончили, тот был старше. А этого взяли живьем, — похвастался Оклаций.
— Впереди еще есть засада? — спросил у пленника Кука, поднимаясь и отряхивая палую листву.
Мальчишка глянул на Молчуна диким зверьком, рванулся, но без толку: силы были чудовищно не равны.
— Сейчас я его поспрашиваю. — Молчун развернулся и потащил парня назад в заросли.
Оклаций шагнул следом.
— Тебе лучше не ходить, — остановил юношу Тиресий.
— А я только поглядеть, — Оклаций осклабился: мол, и не такое видали.
— Лучше не надо.
Чудовищный визг, похожий на визг свиньи, угодивший в последний день своей жизни под неумелую руку, донесся из зарослей. И в следующий миг смолк, придушенный.
— Думал, даки, они мужественные все, — хмыкнул Оклаций.
— Заткнись! — Кука отстегнул от пояса флягу, глотнул.
Тиресий последовал его примеру. Оклаций тоже потянулся к фляге.
— А мне плевать.
Фламма вдруг поднялся и направился в кусты. Видимо, решил, что именно этой сцены будет не хватать для его записок.
— Это я, Фламма! — крикнул, предупреждая.
— Это умно, — заметил Тиресий, — а то наш Молчун пустил бы его на колбасу вместе с даком.
В кустах послышались голоса, говорил сначала Молчун, спокойно, неспешно, потом дак — голос мальчишки прыгал, как горный ручей по камням, захлебываясь болью. Потом все смолкло. Из кустов вышел Молчун, отряхнулся, как пес после купания, и направился к друзьям.
