Но Савва громко замычал и на минуту отвлек общество от интересной новости. Размахивая руками, Савва показывал то на котенка, то на остатки молока в большом кувшине.
— Бери, бери! — понял Кузьма и живо обернулся к Дарье. — Небось брешешь, чертовка!
— Пес брешет! — возмутилась кухарка. — Сама видала, как Якова вытащили из бронной залы всего побитого.
Повар с женой многозначительно переглянулись.
— Да ты что мелешь, Дарья? — с подозрением спросила повариха. — Я ведь сама с ним говорила перед обедом. Он еще спрашивал, что приготовлено князю на ужин, а я ему сказала, что холодное мясо, и еще рыба, и еще...
— Да заткнись, чертова дура! — шлепнул жену по спине Кузьма. — Дай послушать, что люди говорят! Валяй, Дарья! Да только не по-бабски! Подряд и с самого начала.
— Сейчас, батюшка!
Дарья покрепче затянула узел косынки и, сложив руки на коленях, затарахтела:
— Вот, значит, заперлись они в зале и часа три чего-то там говорили, а я...
— Стой! — рявкнул Кузьма. — Кто заперся? С кем?
— Ну, я же и говорю — князь с Кожухом, — изумилась Дарья, — сразу опосля завтраку! А я как раз девку кормила, ну ту, что Ян привез... Совсем, бедная, расхворалась. В постели лежит, встать не может. Ну, мне ее так жалко стало, я ей и говорю: «Что ж ты, милая барышня, бедняжка моя, так расхворалась?» А она мне и отвечает...
— Ах ты, бесово отродье! — вышел из себя Кузьма. — Ты про кого рассказываешь, дура, про Якова или...
— Да про Якова, батюшка, все про Якова... Вот, значит, стало быть, иду обратно от девки-то этой, гляжу — Яков прилип к двери и подслушивает, чего это они там в бронной зале говорят. Ну, оно это дело лакейское, оно понятно... Я не удивилась вовсе и мимо себе иду... Яков меня как увидал, сразу от двери — шасть! А я все себе иду да иду... Вдруг дверь открывается, выглядывает князь и говорит Якову: «А, ты здесь, как раз мне тебя и надо. Ну-ка зайди!» Яков и зашел. А мне интересно! Гляжу, в коридоре никого, ну, я заместо Якова — раз, и к двери! Слышу, князь его так, значит, по-доброму спрашивает, дескать, кто он да откуда, про брата его спрашивает, ну, про того, что в деревне живет, который его к нам устроил... И Ян тоже нет-нет и чего-нибудь такое заковыристое спросит... А потом, значит, князь и говорит: «Хороший ты слуга, Яков, иди, — говорит, — а на обеде только ты один и будешь нам с Яном прислуживать». И отпустил его. Ну, я, конечно, сразу отскочила от двери и по своим делам дальше...
— Ах ты, дурища хренова! — сплюнул с возмущением Кузьма. — Ну и с чего ты взяла, что Яков вор?
— Обожди-обожди, — хитро заулыбалась Дарья, — я нашего князя лет десять знаю! Ежели с кем ласково говорит — не миновать тому беды! Это уж точно!
Марфа нетерпеливо заерзала на скамейке.
— Сейчас-сейчас! — успокоила ее Дарья. — Слушайте дальше. Мне, значит, интересно стало, что ж дальше будет? Как обед случился, я перво-дело барышне отнесла, а сама с ходу под бронную залу. И вот тут-то, — она сделала паузу и оглядела всех с торжеством, — вот тут-то и началось! Только подошла — слышу за дверью: хрясь! хрясь! — кому-то по морде, значит, а потом князь так спокойно-спокойно спрашивает: «Значит, говоришь, Яков, мне одному служишь? А зачем к бобровнику бегал?» А Яков тут таким слабым-слабым голосом и говорит: «Не бегал я к бобровнику и не знаю, про что ты, князь, говоришь!» «А ну-ка, спроси его, Ян», — это, значит, князь снова говорит. И опять пуще прежнего — бац! бац! И на пол кто-то плюх — свалился. «Вставай, скотина! — это, значит, Кожух орет. — Кому служишь?!» И снова — хрясь! хрясь! Во! Поняли?!
Она замолчала и оглядела всех с гордостью.
— Ну не тяни, давай дальше! — нервничал повар.
— А дальше: кто-то по коридору шел. Я, конечно, сразу от двери! А это, оказывается, Осташ был и кузнец с ним. Они зашли, а я покружила-покружила и обратно под бронную залу, а тут князь сам двери открывает, и гляжу: выносют кузнец и Осташ Якова, а побит он — жуть! Места живого не осталось! Князь тут кузнецу и говорит: «Приготовь все внизу как положено! На дыбе он все расскажет!» И поволокли Якова в подземелье! Во какие дела!
— Ишь ты, — задумчиво произнес Кузьма, — кто б мог подумать, такой приятный и обходительный слуга был. И вдруг на тебе — вор!
— А когда все это стряслось? — поинтересовалась Марфа.
— Да вот, считай, дружина выехала часов в шесть, а это, стало быть, за час до того.
— Почитай, уж часа четыре назад, — вздохнул Кузьма, — никак беднягу Якова уж и замучили, наверное...
Марфа содрогнулась и прикрикнула на детей:
— А ну, вон отсюда! Чего уши развесили? Слыхали, что за воровство бывает? Сколько раз вам говорила — не таскайте сладкого! Поймает князь — всем вам ноги переломает, как Якову! Домывайте котлы, и спать — живо!
Поварята неохотно вернулись к прерванному занятию.
Пока шел этот разговор, всеми забытый Савва налил молока в глиняную миску и, взяв котенка, протиснулся в маленькую каморку, примыкавшую к кухне, оставив дверь открытой, потому что окон в каморке не было. Он сидел на своей лавке и задумчиво глядел, как котенок лакает молоко. Наконец котенок отошел от миски и, ласково мурлыкнув, прыгнул хозяину на колени. Савва погладил его, бережно взял на руки и перенес на грязные тряпки в углу. Потом он вышел на кухню, взял топор и, равнодушно пройдя мимо группы, обсуждавшей судьбу несчастного Якова, не торопясь, отправился в подвал. По дороге он прихватил факел и теперь спускался вниз по сырым бесконечным ступеням.
В центре подземелья находился большой каменный мешок — темница, а вокруг нее теснились ледники, склады продовольствия и оружия. Под кухней — в наименее сыром помещении — хранились дрова, заготовленные на зиму. Сейчас их осталось совсем немного, и кухню обычно топили сухостоем прямо из лесу, но для растопки Савва всегда брал охапку поленьев отсюда. Как раз рядом с этим подземным сараем и находилась таинственная комната за кованой железной дверью. В замке шепотом говорили, что появилась эта дверь после того, как побывали здесь пятеро людей с завязанными глазами, которых привозил князь Семен из Вильно в карете без окон.
Длинный узкий коридор освещался факелом, воткнутым в гнездо возле этой двери. Савва даже остановился от изумления, потому что дверь вдруг открылась. Из таинственной комнаты вышли князь Семен и Кожух. Савва низко поклонился и прижался к стене, чтобы можно было разминуться в узком коридоре, но князь с Кожухом остались стоять возле двери.
— Крепкий парень, — устало сказал князь. — Боюсь, из него не удастся ничего вытянуть. Другие после таких пыток выкладывали все, что знали, и даже то, чего не знали...
Кожух покосился на Савву и злобно рявкнул:
