– Эй, Кроуфорд, что здесь, черт возьми, происходит? – спросил худощавый.
– Вы слышите, сэр? – воскликнул человек в красном плаще. – Лорд Веллингтон желает знать, что здесь происходит.
Бедолага Барт вкратце рассказал, что случилось, но каменное лицо Веллингтона ни на минуту не смягчилось.
– Совсем неплохо. Попомните мои слова, Кроуфорд, – произнес он. – Дисциплина в войсках должна поддерживаться на самом высоком уровне, сэр. Отправляйтесь в штаб и доложите, что я приказал взять вас под арест.
Я с ужасом увидел, что Барт, понурив голову, вскочил в седло и ускакал прочь. Я не мог этого вытерпеть и бросился к английскому генералу. Я умолял его простить моего друга. Я говорил, что стал свидетелем героических поступков молодого офицера. Мое красноречие растопило бы сердце любого, слезы выступили у меня на глазах, но генерал оставался непреклонен. Там, где француз рыдал бы у меня на плече, англичанин задал вопрос:
– Какой вес в вашей армии полагается нести мулу?
– Двести десять фунтов, – ответил я.
– Тогда вы нагружаете мулов чертовски плохо, – произнес лорд Веллингтон. – Отправьте пленника в лагерь.
Драгуны обступили меня. Я чуть было не сошел с ума при мысли о том, что игра сулила мне бесспорный выигрыш, а следовательно, свободу. Я развернул карты и показал генералу.
– Взгляните, милорд! – воскликнул я. – На кону стояла моя свобода. Как видите, я выиграл, так как заполучил короля.
Впервые улыбка смягчила лошадиное лицо генерала.
– Напротив, – произнес он, усаживаясь в седло. – Выиграл я, так как мой король заполучил вас.
4. Как король заполучил бригадира
Мюрат, несомненно, был выдающимся кавалерийским офицером, но излишняя самоуверенность не пошла ему на пользу. Лассаль также являлся настоящим лидером, но загубил свой талант чрезмерным пристрастием к алкоголю и беспутными выходками. Я же, Этьен Жерар, полностью лишен амбициозности и в то же время всегда славился воздержанием, за исключением тех случаев, когда в мирное время встречал товарищей по оружию. Поэтому, если бы не врожденная скромность, то я мог бы смело сказать, что являлся одним из самых достойных офицеров в своем роде войск. Правда, я так и не поднялся выше командира бригады, но ведь известно, что карьеру сделали только те, кому удалось участвовать в ранних кампаниях императора. Кроме Лассаля, Лобо и Друэ{62}, я, кажется, не знал генерала, который прославился бы еще до Египетского похода{63}. Даже я, при всех моих замечательных качествах, достиг лишь должности командира бригады да еще получил из рук императора в награду почетную медаль, которую сейчас храню дома в обшитой кожей коробочке.
Но хоть я и не поднялся выше по служебной лестнице, меня прекрасно знали те, кто со мной служил, а обо мне, без сомнения, – англичане. Вчера вы слышали от меня, как я попал в плен. После пленения англичане усердно сторожили меня в Опорто, и клянусь, старались изо всех сил, чтобы такой опасный противник, как я, не ускользнул у них из рук. Десятого августа меня, не освобождая от стражи, на транспортном судне отправили в Англию и там до конца месяца упрятали в огромную тюрьму, которую выстроили специально для нас в Дартмуре! «L`hotel Francais, et Pension»[1] – так мы ее называли. Понимаете, мы все были смелыми и сильными и не теряли присутствия духа, даже в невыносимой ситуации.
Только тех офицеров, что отказались дать слово не предпринимать попыток к бегству, содержали в Дартмуре. Большая часть заключенных французов были моряками всевозможных рангов. Вы заинтересуетесь, почему я не дал слово, как другие, и решил остаться в тюрьме, а не наслаждаться комфортной обстановкой, в которой пребывали мои братья-офицеры. У меня были на это две весомые причины.
Первая: я был абсолютно уверен, что сумею бежать. Вторая: моя семья никогда не была особенно зажиточной. Мне пришлось бы рассчитывать лишь на скромный доход своей матушки. Человек вроде меня не мог позволить, чтобы его затмило буржуазное общество провинциального английского городка. Не имея средств к существованию, я не сумел бы в полной мере проявить обходительность и оказывать знаки внимания дамам, которые безусловно проявили бы ко мне интерес. Поэтому я предпочел быть заживо похороненным в ужасной тюрьме Дартмура. Сегодня я расскажу вам о своих приключениях в Англии и о том, насколько пророческими оказались слова лорда Веллингтона о том, что это король заполучил меня.
Прежде всего я хочу заявить, что если бы не намеревался поведать вам о том, что свалилось на мою голову, то мог бы бесконечно рассказывать о самом Дартмуре. Тюрьма располагалась в пустынной и заброшенной местности. Семь или восемь тысяч человек – опытных воинов, мужественных и отважных солдат – согнали сюда и заперли. Высокие двойные стены, окруженные рвами, часовые на башнях и солдаты окружали нас. Но, клянусь честью, никто не сможет удержать человека в клетке, словно кролика в силках. Заключенные бежали из тюрьмы, кто поодиночке, кто вдвоем, а кто и группой из десяти-двадцати человек. Тогда на стене громыхала пушка и отряжалась партия на поимку беглецов. Мы, те, кто оставались за стенами, смеялись, танцевали и выкрикивали: «Vive l’Empereur»[2], пока часовые не направляли на нас в сердцах мушкеты. В таких случаях мы поднимали мятеж. К тюрьме подтягивали войска и пушки из Плимута. Тогда мы кричали «Vive l’Empereur» еще громче, словно рассчитывали на то, что нас услышат в Париже. Мы проводили славные деньки в Дартмуре и не давали скучать тем, кто нас охранял.
Вы должны знать, что у заключенных был Суд чести, где рассматривались дела и назначали наказания виновным. Те, кого осуждали за ссоры и воровство, получали сполна, но самая суровая кара ожидала предателей. Помню одного – по фамилии Менье, родом из Реймса. Он выдал англичанам заговорщиков, замысливших побег. В ту ночь тюремщики, как следовало в подобных случаях, не отделили его от остальных заключенных и, несмотря на то что он скулил, визжал и пресмыкался, оставили среди товарищей, которых он предал. Немедленно состоялся суд. Говорили шепотом, чтобы никто не услышал; прозвучало обвинение. Слово взяла защита. Рот обвиняемого был заткнут кляпом, лица судьи не видел никто. Наутро, когда тюремщики пришли с бумагами о досрочном освобождении предателя, Менье бесследно исчез. Заключенные были весьма изобретательны и умели заметать следы.
Мы, офицеры, жили в отдельном крыле и находились на особом положении. У нас оставалась униформа. В наших рядах вряд ли нашелся бы хоть кто-то, кто не служил под началом Виктора{64}, Массена или Нея. Некоторые находились в плену с тех пор, как Жюно{65} был разбит под Вимьером. Среди нас были егеря в зеленых мундирах, гусары вроде меня, драгуны в синих плащах, белые уланы, стрелки, гренадеры, артиллеристы и инженеры. Но большую часть пленников составляли морские офицеры, потому что англичане были искуснее нас в сражениях на воде. Я никогда не задумывался над этим, пока не совершил путешествие из Опорто в Плимут. Тогда я неделю пролежал на спине без движения и не в состоянии был встать на ноги, даже увидев штандарты своего полка. Море штормило. Именно благодаря такой предательской погоде Нельсону удалось взять верх над нами{66}.
