Она протянула руку и опустила ему в ладонь темный крест с мизинец длиной на шелковом шнуре. Он был сделан из дерева, потемневшего от времени, и видом мало походил на православный или католический. На нем не было никаких орнаментов или резьбы, а вот на обратной стороне действительно было что-то процарапано. Артем не стал подносить его к глазам. Женщина сказала, что там вырезано ее имя, так с чего бы ей не верить?
– Возьми. Зарой на берегу Днепра. В землях матери. Пусть часть моя будет там.
– Обещаю, – твердо сказал Артем, надевая крест на шею. – Если, конечно, сам дойду.
Что ж, теперь следовало поговорить и о делах насущных, куда более безотлагательных.
– Ты знаешь, где мои люди? Все там же? И где мои грамоты, что были засунуты в бамбуковый пенал? Где мои мечи? Где пираты?
Если первые два вопроса были продиктованы ясно чем, то вопрос о мечах отражал уже иную сущность бывшего циркового гимнаста – японско-самурайскую. И дело даже не в том, что в глазах своих людей, в первую очередь в глазах отца и сына Кумазава, он много потеряет с утратой своих мечей. Это-то ладно, это он как человек неяпонской закваски как раз легко может пережить. Хуже другое – он утратил меч «Свет восемнадцати лун». Кто держал в руках древний самурайский меч, тот поймет, а кто не держал – тому и объяснять бессмысленно. Есть понятия, которые словами передать затруднительно, а то и вовсе невозможно. Оставлять такую вещь чужому – это как оставлять часть себя… В общем, если ничего другого не останется, то Артем, конечно же, плюнет на мечи, не променяет на них свою жизнь и жизни своих людей. Но прежде он все же испробует все мыслимые способы добраться до клинков.
Женщина с тремя именами рассказала все, что знала, – что мечи Хаси наверняка держит в своем доме, в особой комнате, что почти все пираты ушли на берег, но скоро вернутся, если уже не вернулись, что она ничего не знает о том, где находятся сейчас его товарищи, ничего не знает и о грамотах.
Еще она сказала:
– Я пошла бы с вами, чтобы помереть на родной земле, но стара, не дойти, да и от детей жаль уходить. Буду здесь доживать.
Между прочим, айн все то время, пока Артем разговаривал с женщиной, у которой оказалось три имени, стоял возле дерева с веревкой в руках, невозмутимый, как индеец у столба пыток. Никаких поползновений к необдуманным действиям он не предпринимал. То ли дикарь попался умный и понимал, что на любое его резкое движение Артем мог среагировать вполне предсказуемо, то бишь пустить в дело кинжал, то ли и в самом готов был держать слово несмотря ни на что. Кстати, на айне были лишь штаны из грубой кожи, прошитые крупной стежкой, а ростом дикарь был лишь на полголовы ниже Артема, так что по местным меркам мог считаться полугигантом. Торс его представлял весьма занимательное зрелище. Он был весь покрыт красными пятнами, будто где только можно ему ставили лечебные банки.
«Может, утешить его уверениями в том, что пиявки зело полезны для здоровья, а некоторые граждане даже платят деньги за подобные процедуры?» – подумал Артем. План дальнейших действий, хоть и схематично, но уже нарисовался в его голове.
– Пора, – сказал он.– Пойдем по тропинке, – сказала женщина с тремя именами. – Я покажу.
Глава шестая
И пили за здоровье атамана
Прыжок был хорош. Наверное, так выглядит атака ягуара. Из засады, откуда-нибудь из темноты ветвей и листвы выстреливает сгусток мрака, будто выброшенный пружиной. Он летит, растянувшись, сметает с ног жертву, которая зачастую и обернуться-то не успевает. Дальше хищник кошачьей породы пускает в дело зубы, впивается ими в горло жертвы, рвет его в клочья, тряся головой, а его напарник, тот самый айн, обошелся голыми руками. Он свернул сбитому с ног пирату шею с такой легкостью, будто это была тыква на палке. Только позвонки хрустнули. Этот хруст Артем расслышал даже сквозь завывания бури, находясь на расстоянии более чем в полтора суна[20].
Старая женщина с тремя именами покинула их после того, как вывела на тропу. Вовсе не случайно они увидели пирата раньше, чем он их, и успели наспех организовать засаду. Беглецы не исключали возможность такой вот встречи, а пират ничего подобного не ждал. Этот бедолага, похоже, направлялся к яме. Возможно, он был сменщиком часового, его откомандировали для усиления караула или послали, чтобы привести кого-то из пленников. Теперь этого уже не узнаешь…
Когда Артем увидел, что дело сделано, и выбирался из своего укрытия, он подумал: «Нет, все-таки хорошо, что я не перерезал этому дикарю горло. Этот айн – зверюга еще та, тут старуха-бабушка права на все двести пятьдесят». Малость попозже, когда Артем уже подходил к айну, деловито разоружающему убитого пирата, его посетила другая мысль: «А если он так же прыгнет на меня? Успею ли я тогда хотя бы подумать о том, что горло ему надо было все-таки перерезать?»
Айн забрал у пирата кривой кинжал в богато украшенных ножнах, своим видом вызывающий в памяти восточные багдадские мотивы. Потом он вытянул из-за пиратского пояса меч, катану, между прочим, и протянул Артему. К вееру-оги, торчащему из-за того же пояса, айн даже не прикоснулся. Может, дикарь не знал, что это такое? Хотя как он мог не знать, когда они беспрерывно воевали с самураями? Разве что этот айн жил где-то уж совсем вдали от пограничных земель. Надо сказать, что и Артему этот веер был не нужен, потому как господин даймё так и не выкроил в своем самурайском графике времени для изучения искусству боя с веером-оги.
Пока айн оттаскивал труп в кусты, Артем выдвинул трофейный меч из ножен и проверил лезвие, коснувшись его ногтем. Славно заточено! Еще бы это было не так. Все-таки им владел не коллекционер, а человек, зарабатывающий на жизнь этим мечом. Еще Артем посмотрел на клеймо мастера. За время пребывания на японской земле он стал немножко разбираться в мечах – ежели ты в Ямато ведешь жизнь воина, то этих знаний волей-неволей нахватаешься. Клеймо было напрочь незнакомое, а это, скорее всего, означало, что меч здешней работы. В голове Артема пронеслось, что в две тысячи каком-то году попадет аккурат вот этот меч в руки какому-нибудь ценителю древности, антиквару или просто японцу, и руки у него затрясутся от благоговения перед эдакой стариной. Сейчас же меч вызвал у Артема чувство недоверия.
Если его выковали здесь, использовав вулканический песок[21], закупленный в Ямато, то меч может оказаться халтурой.
Он слышал нелестные самурайские отзывы о тутошних клинках и о мастерах, изготавливающих их. Может быть, эти отзывы были порождены лишь извечным презрением яматонтю к утинантю, однако, будь у Артема выбор, он не задумываясь выбрал бы японский клинок.
