После малоуспешной службы в сенате, расположенном тогда за Невой, в старинном петровском здании двенадцати коллегий, – настоящей клоаке правосудия по царившему в нем беспорядку, волоките, мздоимству, – князь Юрий Михайлович наконец поступил секретарем Елагина на приличное жалование, получив и квартиру в доме директора зрелищ на антресолях, из трех весьма приличных комнат с большими окнами-полукругами. Молодой человек скоро приобрел полное доверие хозяина и любовь всех в доме благодаря скромности, сосредоточенному, но мягкому характеру, мечтательной юности я чистоте нравов. Притом князь Юрий был очень хорош собой.
Пользуясь огромной библиотекой Елагина, он изучал оккультные науки и нередко занимался в лаборатории в загородном доме алхимическими опытами превращения металлов.
Впрочем, опыты эти ничего не дали. Юноша продолжал, однако, чтение «герметических писаний» даже после того, как у него в руках разорвалась колба в тот момент, когда, казалось, в ней уже алела «красная тинктура». Причем и он, и Елагин чудом спасли свои глаза, и лица от осколков стекла и едкой кислоты. Наместник после этого случая надолго охладел к алхимическим упражнениям и даже стал бранить герметистов как величайших шарлатанов. Но князь Кориат обладал слишком упорным характером. Он ясно видел слабости почтенного Ивана Перфильевчча, странные переходы от веры к насмешливому цинизму. Но, тем не менее, любил его добродушие: старик, сплошь и рядом волоча дела, забывая просьбы, иногда в полчаса успевал столько добра сделать, столь многим помочь, сколько другой вельможа и за полгода не успеет.
Иван Перфильевич казался искренне преданным ордену и верящим в некие тайны, сокрытые в нем, в великое дело какого-то всемирного обновления и возрождения, которое должно с помощью ордена свершиться. Но в то же время тонкая улыбка вечно пряталась в уголках его губ и насмешка сквозила во взгляде. Когда же его мучила подагра, то весь свет был не мил. И он отрицал, кажется, все и крайне удивлялся, как это пожилые, умные и просвещенные люди занимаются всяким вздором. А как только боли проходили, опять погружался в этот вздор. К князю Кориату почтенный директор зрелищ так привязался, что совершенно не мог без него обходиться. Хотя Юрий, как и все мистики современного русского общества, ожидал пришествия с Запада адепта, который бы, наконец, открыл восьмой провинции высшие тайны «великого дела», но и на него Калиостро произвел сперва весьма невыгодное впечатление. Но затем чудеса, сотворенные магом, а может, и красота его супруги, совершенно потрясли молодого человека. Образ Серафимы, то улыбающийся, то страждущий, преследовал князя… Стонущей тенью проносилась она мимо… И мысли поминутно возвращались к ней…
Тут вбежавший в кабинет старый камердинер позвал юношу:
– С их превосходительством нехорошо! Ножку подвернули! Не вывих ли? Поспешите, ваше сиятельство, Бога ради! – бестолково восклицал преданный слуга.
ГЛАВА XVI
Месть Великого Кофта
Князь Кориат нашел Ивана Перфильевича лежащим и слабо стенающим на софе в кабинете. Что касается госпожи Габриэлли, то, известив камердинера о несчастном случае, она сочла благоразумным удалиться, весьма встревоженная, так как чувствовала себя виновницей происшедшего.
– Любезный князь, я поскользнулся… О-о-о!.. И нога у меня подвернулась… Страшная боль… О-о-о!.. Вы довольно сведущи в хирургии… Осмотрите… не сломал ли я себе кость… Наверное, вывих… О-о-о!… Какое несчастье! Позовите людей и перенесите меня в спальню… О-о-о!..– жаловался Иван Перфильевич огорченному секретарю.
Князь Кориат с камердинером и двумя лакеями подняли софу со стонущим стариком, перенесли в спальню и здесь начали его раздевать. При этом князь, действительно обладавший достаточными познаниями в медицине, осмотрев ногу Ивана Перфильевича, с радостью убедился, что ни вывиха, ни перелома не было. Старик просто растянул подагрическую ногу. Требовались лишь примочки и покой. С большой осторожностью переложили наместного мастера в постель. Князь дал ему выпить лавровишневых капель, уверяя, что боль скоро утихнет и дня через два он совершенно выздоровеет. Боль, впрочем, и чувствовалась лишь при движении ноги. Однако Иван Перфильевич с сомнением качал головой и продолжал охать.
Он распорядился отправить указ во дворец с рапортом о внезапно приключившейся болезни. Потом, оставшись наедине с князем, таинственно оглянулся и зашептал:
– Милый мой, я боюсь самых стен – в них глаза и уши мне мерещатся! Я глубоко раскаиваюсь в моем недоверии к графу Калиостро. Великий Кофт покарал меня! И кто знает, встану ли уже я с сего одра! Чувствую воспаление и опасаюсь антонова огня!..
– Что вы говорите, ваше превосходительство! – возразил князь Кориат. – Успокойтесь. Ничего подобного быть не может. Во всяком случае, я сейчас распоряжусь позвать врача…
– Не надо. Погоди. Врач не поможет. Все в руках Великого Кофта и его посланника, графа Калиостро. О-о-о! Великий Кофт, помилуй меня, никогда больше не буду!
– Но кто же сей Кофт?! – изумился князь.
– А я разве знаю? Вероятно, какой-нибудь сильный маг или планетный дух. Хотел бы позвать Калиостро, но боюсь. И если он может исчезать сквозь стены и наказывать к нему непочтительных, то ведь может в эту минуту видеть и слышать нас. Ну, я прошу извинения! Ну, виноват! Что же еще вам нужно, граф? – обратился в пустоту Елагин.
Тут князь Кориат с тревогой заметил, что старик начинает заговариваться и бредить. Пощупав пульс, убедился, что у него лихорадка. Дело принимало дурной оборот. Старик продолжал лепетать о Кофте, графе Калиостро, просить прощения у невидимых духов, причем рассказал и про свой танец, ставший причиной несчастья, путал Габриэлли с графиней Санта-Кроче, с Сиреной и с Афродитой. Лоб его пылал. Старик совсем разболелся. Чувствуя, что ни лавровишневых капель, ни собственных познаний тут недостаточно, князь позвал камердинера и приказал ему немедленно послать карету за домашним доктором князя Потемкина. Время до прибытия доктора тянулось бесконечно. Но больной затих, успокоился и заснул. Наконец доктор приехал.
– Ах, князь, еще минута, и меня уже не было бы в Петербурге! И теперь я спешу, – говорил доктор в кабинете Елагина, куда вышел к нему секретарь. – Я отправляюсь в Озерки, на дачу светлейшего, куда и княгиня Варвара Васильевна с мужем и больным младенцем выезжают, ибо младенцу надо сменить воздух. Но что у вас? Посланный не мог мне ничего толком сказать. Вы кажетесь весьма встревоженным. Что приключилось с его превосходительством Иваном Перфильевичем?
– Иван Перфильевич поскользнулся и упал, причем при осмотре я не заметил ни перелома, ни вывиха. Дан покой. Но потом пульс участился, голова стала горячей и начался бред. Теперь успокоился.
