— Да, — важно кивнула она, — разумеется, под моим руководством. Надеюсь, Тиберий и сам поймет, что без этого не обойтись.
Они помолчали.
— Могу я спросить, — наконец заговорил Сеян, — каковы твои планы насчет Агриппы Постума, госпожа?
— Да что там Постум, — императрица пренебрежительно махнула рукой. — С этим простаком мы всегда сумеем совладать. Он практически не опасен, точнее — может быть опасен лишь в одном случае. Если на сторону Постума открыто станет Германик.
Сеян с умным видом кивнул.
— Да, это реальная угроза. Имея за собой Рейнскую армию, которая его боготворит... Он запросто может войти в Рим во главе легионов и установить тут свои порядки.
— Теоретически — да, — кивнула Ливия, — но Германик — не тот человек, который стал бы нарушать присягу на верность цезарю. Поэтому наша задача упрощается — нам надо лишь изолировать Германика от контактов с Августом и Постумом до тех пор, пока Тиберий не будет окончательно признан главой государства. Могу сказать тебе по секрету, что именно так написано в завещании цезаря. И помни, мой милый друг, — в наших с тобой общих интересах, чтобы так все и осталось. Иначе...
— Я понимаю, — кивнул Сеян.
Сеяну стало немного не по себе. В какую же все-таки опасную игру он впутался. Ну, сейчас уже поздно идти на попятный.
— А где сейчас находится твой почтенный сын Тиберий? — спросил он.
— Тиберий проводит обучение рекрутов на Марсовом поле. Он готовится к походу в Паннонию. Там снова неспокойно. Август собирается проводить его до Неаполя, как только закончит поездку по западному побережью.
— Поездку по западному побережью, — повторил Сеян задумчиво. — Как хорошо, что мы перехватили письмо. Ведь цезарь находится сейчас совсем рядом с островом, на который был сослан Постум. Страшно подумать, что было бы, если бы он прочел послание Германика и повидался с внуком.
— Вот этого мы никак не можем допустить, — резко произнесла Ливия, решительно вскидывая голову и взмахивая рукой. — Это наша погибель.
Сеян понимающе кивнул.
— Надо постараться предотвратить опасность, — посоветовал он осторожно.
Императрица пронзила его холодным взглядом.
— Я знаю, — сказала она сухо. — И сама этим займусь. Запомни, милый Элий, с Германиком ничего не должно случиться. За это ты мне отвечаешь головой.
Сеян притворился обиженным.
— Ну, конечно! — воскликнул он. — Ведь это же твой родной внук, госпожа. Как ты могла подумать...
— Вот и отлично, — перебила его Ливия. — Я рада, что ты меня понял. А об остальном, повторяю, я сама позабочусь. Или ты мне не доверяешь?
— Ну, что ты? — искренне удивился Сеян. — Как я могу не доверять тебе?
Императрица медленно поднялась с дивана, сделала несколько шагов и ласково похлопала мужчину со шрамом по щеке своей маленькой высохшей ручкой.
— Старайся, Элий, — сказала она с нажимом. — Старайся понравиться мне, и тебя ждет такая награда, о которой ты и не мечтаешь. Обещаю, если ты меня не подведешь, то уже очень скоро все эти гордые сенаторы начнут ползать перед тобой на коленях, вымаливая крохи милости.
Глаза Сеяна вспыхнули. Да, это то, что нужно! Ух, как ненавидел он этих родовитых патрициев, кичившихся своими предками. Что ж, боги не наделили Элия Сеяна хорошей родословной, но теперь он сам будет собственным знаменитым предком. Если императрица что-то обещает, это дело верное.
— Спасибо, госпожа, — с чувством сказал он, прижимаясь губами к ладони Ливии. — Я не подведу тебя.
— Хорошо.
Женщина снова вернулась к дивану и села.
— Ладно, Элий, — сказала она после короткой паузы. — Иди пока отдохни, развлекись. Чувствую, что в ближайшее время ты мне понадобишься, так что набирайся сил. Иди.
Она жестом указала на дверь.
Сеян встал с табурета и чуть склонил голову.
— Да пошлют тебе боги удачу в делах и хорошее здоровье, госпожа, — сказал он.
— Тебе тоже. Будь здоров, Элий Сеян.
* * *
И никто пока еще — ни Гней Сентий Сатурнин, ни Германик, ни Ливия с Сеяном не знали и не догадывались, что их судьба, да и судьба государства, зависит сейчас от скромного трибуна Первого Италийского легиона Гая Валерия Сабина.
В одиннадцатый день до августовских календ, к вечеру, они увидели на горизонте стены Генуи.
После мучительных раздумий и колебаний, вызванных встречей с Кассием Хереей, раненым трибуном Пятого легиона, Сабин все-таки решился.
«Что ж, — сказал он сам себе, — богам виднее. Я действительно мечтал провести остаток моих дней в покое и тишине, но раз уж Юпитер посылает мне такой случай — делать нечего. Будем надеяться, что мне все-таки удастся выйти из этого живым и хоть отчасти невредимым».
Сабин немного кривил душой. Он был отнюдь не лишен честолюбия, и если собрался оставить военную службу и уединиться в деревне, то лишь потому, что сделать карьеру в армии было довольно нелегко, особенно не имея влиятельных покровителей — это требовало больших затрат сил и времени. Так что, будучи от природы убежденным скептиком, Сабин не видел тут для себя никаких реальных перспектив.
Что же касается гражданской деятельности, которой он получал право заниматься, отслужив определенный срок в армии, то она его и вовсе не привлекала. Все эти политические козни — взятки, подкупы, интриги, низкопоклонство... Нет, увольте. К тому же, не обладая солидным капиталом, и мечтать было нечего занять хотя бы должность какого-нибудь скромного эдила, не говоря уже о преторах и консулах.
Так что, по всему выходило, что Гаю Валерию Сабину, бывшему трибуну Первого Италийского легиона, действительно предстояло провести остаток жизни, постигая тонкости сельского хозяйства на небольшой вилле, завещанной ему дядей-чревоугодником.
И вот неожиданное приключение резко изменило ситуацию. Сабин — человек расчетливый и осторожный — взвесил все очень тщательно. И пришел к выводу, что шансы тут пятьдесят на пятьдесят. С равной вероятностью ему могли и отрубить голову за государственную измену, и осыпать милостями за помощь в восстановлении справедливости.
К тому же, ему понравился прямой и честный трибун Кассий Херея, который так переживал за своего любимого Германика.
Короче, Сабин решился. Помолясь про себя и пообещав покровителю авантюристов Меркурию золотой треножник и черного быка, он изменил маршрут, и они с Корниксом — мнением которого никто, правда, не поинтересовался — за Таврином свернули с тракта и проселочными дорогами двинулись к Генуе.
И вот, через три дня они увидели стены города. Всадники проскакали в ворота и, осведомившись, как попасть в порт, направились туда.
