Василий Ян - Нашествие монголов (трилогия)

Едва слышно было, как за дверным ковровым пологом тихим шепотом разговаривали сторожевые нукеры:

– Сорок дней его тело борется с вестником смерти. Сорок первый день будет днем милосердия или жертвы…

– Не подумать ли о заместителе?

– Остерегайся говорить такие слова! И стены имеют уши, земля повторяет сказанное… Говори всем: «Ему, могучему и единственному, достойного заместителя быть не может…»

Послышался конский топот… Только очень высокий гость, хан из ханов, осмелится на коне подъехать к шатру повелителя грозного татарского войска. Конь остановился, бряцая удилами.

Старый нукер откинул дверной полог. Большой грузный монгол, высоко подняв ногу, переступил порог. Он бесшумно, на коленях подполз к лежащему. Долго и пристально всматривался в безжизненное лицо.

Юлдуз-Хатун, натянув на голову покрывало, пала ниц перед гостем и поцеловала землю между руками. Она выпрямилась, откинула за спину покрывало и подбросила пучок можжевеловых веток на потухавшие угли маленького костра посреди юрты. Вспышки огня озарили все красноватым светом.

– Привет тебе, Юлдуз-Хатун! Что случилось с моим младшим братом? Я боюсь… Он, кажется, теряет последние силы… Почему у него желтое лицо? Какие злые духи терзают его тело?

– Ты нам привез надежду, пресветлый хан Орду[410]. Если сейчас не помочь джихангиру – завтра будет поздно.

Хан Орду, ворча и сопя, направился к выходу, постоял в раздумье. Вернулся и снова сел около больного, заглядывая ему в лицо.

– Что делать? Говори. Кого призвать? Что принести в жертву подземным богам: по девять черных быков, коней и баранов? Или по девяносто девяти?

– Это все уже сделано…

– Что же придумать? Я сам сяду на коня и помчусь. Но куда, зачем?..

Юлдуз смотрела глазами, полными слез.

– Надо призвать опытного, знающего лекаря. Надо поднять тревогу во всем войске… – дрожащим, хриплым голосом говорил хан Орду. – Пусть мудрый строитель Ли Тун-по даст свои китайские лекарства: толченый жемчуг, сердце летучей мыши, сушеных морских червей…

– Великий хан! И это все уже делалось. Мудрый Ли Тун-по уже сидел здесь, испробовал все свои лекарства, но ничто не помогло. Ли Тун-по, извиваясь от страха, убежал в степь, и теперь его разыскивают. Он сказал, что разобьет себе голову о камни от горя… Он не знает, как можно помочь джихангиру…

Орду неистовствовал: сорвал шапку и отбросил ее, колотил кулаками по коленям, бил себя ладонями по щекам:

– Что делать? Завтра будет поздно! Моего любимого брата не станет! Кто же начнет великий поход на «вечерние страны»? Никто, кроме него, не удержит в руках золотые поводья могучего войска! Что делать?

Юлдуз-Хатун откинула покрывало, соединила ладони и прошептала:

– Еще есть одно, последнее, средство: я его испробую.

Хан Орду затих и недоверчиво следил за маленькой подругой умирающего брата.

Она протянула вперед руки, подняла ясные блестящие глаза и певучим голосом, полным мольбы, произнесла:

– Старый праведный Хызр![411] Пожалей нас, беспомощных, щенков слепых, не знающих, что делать!

Точно отозвавшись на призыв, откуда-то послышался голос:

– Да… Это я! Пропустите!

Орду резко повернулся и уставился в изумлении на дверной ковровый полог. Вошел, низко склонившись, нукер. Он держал в руке меховой колпак, на шее висел пояс – знак того, что нукер сейчас молился.

– Сотник Арапша привел неведомых людей. Говорит, что они нужны тебе, великий хан Орду.

– Пусть войдут!

Бату-хан заскрипел зубами и пошевелился, прошептав:

– Холодно…

Юлдуз-Хатун прикрыла больного двумя шубами.

Неведомые люди вошли и опустились на колени близ входа. Мрачный, очень истощенный человек, с растрепанной рыжей бородой, с длинным крючковатым носом, смотрел сверкающими темными глазами из-под нахмуренных бровей. Костлявой рукой он прижимал к груди кожаную старую сумку. Рядом стояла на коленях молодая женщина в длинной светло-серой одежде странного покроя. На бледном, прозрачном, как воск, лице горели тревожным блеском зеленоватые глаза. Третий был мальчик-негритенок в полосатой рубашке. С веселым любопытством он вертел курчавой головой, стараясь все рассмотреть.

Приведший их сотник Арапша ждал, преклонив левое колено.

– Объясни, что это за люди? – приказал хан Орду.

– Внимание и повиновение! – сказал, приглушая голос, Арапша. – Сюда приплыл двухмачтовый парусник, полный ценных купеческих товаров. На нем я позволил воинам сторожевого поста немного подкормиться, – они давно уже голодали, – и я оставил на корабле охрану, а этих людей приволок сюда. Эти двое – знахари. Краснобородый – арабский кятиб (писарь), ученый лекарь, резчик печатей-талисманов и звездочет. Он слуга молодого арабского шейха, который приехал, по его словам, как посол от святого и великого халифа багдадского…

– А эта желтая, как собачья кость, женщина?

– Она клянется, что родом из великого Рума[412], что она царского рода, излечивает самые трудные болезни, а терджуман еще слышал от владельца корабля, что эта румийка делает стариков молодыми.

– А негритенок тоже знахарь?

– Я притащил его на всякий случай, по просьбе нашего великого шамана Беки. Он сказал, что если другие лекарства не помогут, то надо вытопить жир из чернокожего мальчика и этим жиром растереть больного.

Негритенок, догадываясь, что речь идет о нем, стал жалобно всхлипывать. Рыжий лекарь вмешался:

– Не говори при ребенке того, что должны знать только обросшие бородой.

Хан Орду медленно и величественно повернулся к женщине. Он встретил ее смелый и уверенный взгляд.

– Кто ты?

– Я греческая царевна Дафни из Рума. Говори со мною почтительно: я из древнего рода царей Комненов…

– Садись ближе к огню, румийская царевна.

Подобрав длинное платье, Дафни грациозными движениями приблизилась к огню и опустилась на колени. Еe маленькие ноги, обутые в красные башмачки, были скованы тонкой серебряной цепочкой.

– Как же ты, румийская царевна, попала к нам сюда, в дикую степь? Где твои служанки, где евнухи и рабы и где военная охрана?

– Я ехала на корабле из Рума со свитой и охраной. Мой жених, грузинский царевич, должен был меня встретить, чтобы отвезти в свое царство. Буря разбила корабль, но святая Матерь Божья сохранила меня. Я спаслась, ухватившись за сломанную мачту, и была выброшена на берег волнами. Там меня захватили дикие, как звери, курды и увезли к себе. Но мои хозяева не захотели меня держать, потому что я, как царевна, не желала исполнять черной работы. Я кусалась и не боялась плетей. Курды привезли меня в город Казвин, на берегу Абескунского моря. Оттуда я бежала на корабле вместе с арабским послом Абд ар-Рахманом, который тоже приехал сюда, в твою ханскую ставку.