Но то ли молодая графиня была чересчур уж благонравна, то ли она побаивалась злых языков, то ли по каким иным причинам, но она избегала оставаться с принцем наедине, хотя в обществе часто встречалась и беседовала с ним.
Не только это вызывало досаду его высочества. В Нортгемптон-хаузе часто бывал некий сэр Дэвид Вуд, имевший несчастье постоянно становиться принцу поперек дороги. При этом непонятно было, делал он это ненамеренно или вполне осознанно. Сэр Дэвид недавно вернулся из Испании и пользовался большим доверием графа. Видный мужчина лет под тридцать, веселый и хорошо воспитанный, он мгновенно пал жертвой прелестей леди Эссекс. Будучи искусным ухажером, он не делал тайны из своих устремлений. Сэр Дэвид предпринял наступление по всем правилам военного искусства и постоянно находился рядом с ее светлостью, либо не понимая, либо отказываясь понимать, что мешает принцу.
Нортгемптон заметил, что ситуация осложняется, но поскольку сэр Дэвид слишком много знал и о самом милорде, и о его испанских связях, просто так изгнать его он не посмел. Поэтому граф решил в мягкой форме упрекнуть племянницу в легкомыслии.
Она оскорбилась:
– В чем проявляется мое легкомыслие? Я не поощряю сэра Дэвида, я не удерживаю его при себе. По правде говоря, я нахожу его почти таким же докучливым, как и его высочество. Мне не нужно внимание ни того, ни другого. Впрочем, даже неплохо, что оба стремятся к одному и тому же – таким образом они нейтрализуют друг друга.
Вот уж об этом его светлость и слышать не хотел.
– Его высочество – одно, а сэр Дэвид – совсем другое. Внимание принца – большая честь, подданные обязаны принимать его со всем уважением, если, конечно, внимание не становится неприлично настойчивым. Но если леди ценит свое доброе имя, она может без всяких проблем избавиться от назойливости простого джентльмена, такого, как сэр Дэвид. Достаточно лишь дать понять, что она и вправду ценит свое доброе имя.
В тот же самый день ее светлость последовала дядюшкиному совету, однако побудили ее отнюдь не его слова.
Сэр Дэвид обедал вместе с графом и, когда обед уже подходил к концу, заметил в саду ее светлость. Он тут же объявил, что хотел бы глотнуть свежего воздуха.
Едва сэр Дэвид вышел, как объявили о прибытии новоиспеченного лорда Рочестера.
Роберт Карр явился в сопровождении Томаса Овербери (недавно провозглашенного рыцарем), чтобы обсудить с лордом-хранителем печати некоторые вопросы недавней корреспонденции из Испании.
Граф Оказал им радушный прием – он был всегда радушен к тем, кто мог оказаться ему полезным, и проводил гостей в удобную и богатую библиотеку во втором этаже.
Вскоре все главные проблемы были обговорены, а поскольку день выдался жаркий и терраса манила прохладой, лорд Рочестер предложил перейти туда, чтобы обсудить детали.
А в саду прогуливалась леди Эссекс в сопровождении усердно ухаживавшего за ней сэра Дэвида. Галантный рыцарь разливался соловьем, и ее светлость слушала его без гнева, потому что сэр Дэвид, в конце концов, не был таким уж неуклюжим воздыхателем. Как вдруг она подняла глаза на террасу и увидела, что ее внимательно разглядывает один из дядюшкиных гостей. Она остановилась, и с губ ее исчезла улыбка.
Лорд Рочестер приподнял украшенную плюмажем шляпу и поклонился. А затем продолжил разговор с собеседниками.
Сэр Дэвид удивленно взглянул на ее светлость.
– Кто этот славный господин? – спросил он весьма небрежным тоном, ибо по природе своей был не из тех, кто Склонен испытывать уважение к кому бы и чему бы то ни было.
– Это лорд Рочестер, – ответила она.
– Ах, Робин Карр! – воскликнул сэр Дэвид и снова глянул на террасу, теперь в глазах его появился интерес. Затем он вновь перевел взгляд на свою спутницу.
– Ваша светлость страдает от жары! – забеспокоился он. – Вы так побледнели.
Она подняла на него свои темно-синие, такие невинные глаза и с иронической улыбкой сказала:
– Вы слишком пристально следите за изменениями моего лица, сэр Дэвид. В упреке он услышал вызов.
– Да кто же не воспользовался бы такой благословенной возможностью? Я смотрю на вас так, как испанцы – я сам тому свидетель – смотрят на лики святых, однако в их взорах нет и половины того благоговения, которое испытываю я.
– Тогда их святопочитание не столь уж велико.
– Напротив! Но мое обожание еще больше.
Она слегка нахмурила брови, и тон ее стал суровым:
– Сэр Дэвид, я – неподходящий объект для обожания.
– Но если я действительно обожаю вас, что я могу поделать? Это превыше меня. Я не могу противиться.
– Этому может противиться мой супруг. Вы забываете, сэр Дэвид, что у меня есть муж.
– И пятьдесят мужей не могут лишить меня счастья боготворить вас.
– Прекрасно, но если вы меня уважаете, то достаточно и одного, чтобы лишить вас права говорить мне об этом.
– Такое право мне даровали вы.
– Каким же образом? – В ее голосе зазвучал гнев. – Вы безумец, сэр Дэвид.
Он даже задохнулся и побледнел. А когда заговорил, слова его были уже сплошным смирением:
– Дозволено ли мне будет осведомиться, чем я заслужил такую отповедь? Я ведь ни о чем не прошу. Я почитаю вас, но не жду никакого вознаграждения. Я ничего не требую взамен.
– Сэр Дэвид, я вас не понимаю. Возможно, я не способна вас понять.
– Но ведь все так просто и ясно! Я говорю, что навсегда останусь вашим преданным слугой, а то, что вы ничем не можете меня вознаградить, – это ничего не значит. Я просто вручаю вам себя, даже если вы во мне и не нуждаетесь. Вот и все, моя дорогая леди. Просто знайте, что есть на свете человек, который готов служить вам верой и правдой, который отдаст за вас все. Возможно, вам это кажется такой малостью…
– Нет, это не малость, сэр Дэвид. – Она вздохнула. – И все же я бы хотела, чтобы вы этого не говорили, поскольку мне нечем вам ответить.
Он окончательно утратил благоразумие.
– Но разве я вас об этом просил?! Я прошу лишь об одном: чтобы вы запомнили мои слова. Уже одно то, что вы их будете помнить, сделает меня счастливым.
Вообще-то подобная приниженность была для сэра Дэвида нехарактерна, с его стороны это скорее был искусный ход: в случае, если его атака встретит сильное сопротивление, он оставлял за собой путь к отступлению, но сохранял возможность возобновить приступ при первом же удобном случае. А в том, что она его слова запомнит и вспоминать их ей будет приятно, он был уверен – он хорошо знал женщин.
В этот момент граф окликнул его с террасы: собеседники решили узнать его мнение по одному из политических вопросов, касавшихся короля Филиппа. Он высказал свое мнение, сэр Томас Овербери продолжил дискуссию, которая, к досаде лорда Рочестера, грозила затянуться. Лорд Рочестер потерял терпение и, оставив спорщиков, сбежал по ступенькам, чтобы поприветствовать леди Эссекс.
