Дороти Даннет - Игра кавалеров (Иллюстрации П. Парамонова)

В них Хариссон выражал благодарность королеве за обещание принять его к себе на службу, просил и впредь не оставлять его вниманием, так как, покидая Англию, где он получил немалые доходы, преданный слуга хотел бы и в дальнейшем иметь средства к жизни, находясь на службе у столь милостивой государыни.

Очередная поступившая новость оказалась многообещающей: компрометирующие письма были перехвачены и доставлены Уорвику одним из людей графа Леннокса.

Брайс Хариссон не был бы более обескуражен, если бы его заманил в ловушку какой-нибудь дикарь, на четвереньках и в козлиной шкуре. Языки, уже бесполезные, лишь засоряли мозг: первые дни своего довольно мягкого заключения в лучшей комнате сэра Джона Аткинсона в Чипсайде он провел в тревоге, неистовство которой можно было сравнить лишь с его жгучей яростью по отношению к Ленноксам.

Мэтью Леннокса он всегда недолюбливал. Сомерсет не доверял графу и не скрывал своего отношения. Маргарет Леннокс не раз становилась ему поперек дороги, и в противостоянии двух группировок Хариссону принадлежала немалая роль.

Но кто бы мог подумать, что Леннокс перехватит эти порочащие письма и выдаст его Уорвику? «И как, — размышлял Брайс Хариссон, расхаживая по блестящему полу квартиры сэра Джона, стараясь не натыкаться на мебель, — как теперь убедить Уорвика, что переписка с шотландцами — всего лишь попытка усыпить их бдительность?» Задолго до утренних колоколов два ливрейных стража, стоящих за дверями приемной сэра Джона, слышали беспокойную возню секретаря.

Когда во второй половине дня дверь распахнулась, впустив сэра Джона Аткинсона и герольда Вервассала, охватившая Хариссона паника достигла предела. Под холодным взглядом шерифа он даже не осмелился открыть рот. Джон Аткинсон был купцом, цеховым мастером: и на ткани, и на людей у него был наметан глаз. Именно то, как Лаймонд был одет, заставило шерифа, хотя он сам и не отдавал себе в этом отчета, после нескольких вскользь брошенных фраз оставить его с пленником наедине.

Сегодня Лаймонд был облачен в табарду 5). При виде сверкающего на золотой ткани сине-красного герба Хариссон во второй раз почувствовал себя скверно: седые волосы, всегда безупречно уложенные, нынче не причесаны, белье несвежее.

Держа шапочку в руке, герольд заверял шерифа, что тот может использовать любые средства, чтобы вывести на чистую воду этого человека, который предпринял ни с кем не согласованную, неудачную попытку поменять подданство. Когда шериф ушел, Вервассал натянул бархатную красную шапку, отороченную горностаем, тросточкой закрыл дверь и обратился к Хариссону с той деловитостью, которую тот хорошо помнил.

— Так как ни один из нас не претендует на роль хозяина, мы оба можем сесть. Избавьте меня от вашей ярости. Я разрушил ваши планы защиты, зато спас вашу шкуру. Милорд Уорвик абсолютно уверен, что вы пообещали выдать его французскому послу, а послу тоже известно, что секрет, который вы обещали продать ему, касается Робина Стюарта. Перехваченные письма — всего лишь предлог. Уорвик хочет убрать вас с дороги, но не раньше, чем разузнает, много ли известно де Шемо.

Вервассал помедлил. Он говорил по-английски с таким же совершенством, как и по-французски. Хариссон понял, хотя мысль его и металась среди новых неодолимых препятствий, что этот человек, имени которого он не знал, должно быть, не француз, а шотландец. Он сел.

— Так лучше, — сказал Фрэнсис Кроуфорд и, выбрав высокий стул, тоже спокойно уселся; звенья его широкой цепи зазвенели. Сквозь путаницу сознания Брайса Хариссона пробивалась одна мысль.

— Леннокс! — вскрикнул он резко. — Это Леннокс рассказал обо всем Уорвику? — Вервассал кивнул. — Но как, черт побери, ему удалось узнать?

— Это долгая история, — спокойно сказал герольд. — Принц Барроу, похоже, понимает по-гэльски, а граф Леннокс с такой подозрительностью относится к своему гостю, что установил за ним слежку. О'Лайам-Роу был в «Красном льве».

Он подождал, пока Хариссон кончит ругаться, и продолжил:

— Ладно, хватит. Факт остается фактом — Уорвик полагает, будто ему достаточно избавиться от вас, и можно возобновить интригу: он ведь уверен, что ни французский посланник, ни кто-либо еще не знает секрета, который вы собирались открыть. Основания для смертного приговора или пожизненного заключения не трудно будет найти, как мне кажется. По правде говоря, он уже нашел.

Хариссон не ожидал столь стремительного развития событий. Он весь похолодел, и в лице и в фигуре его выразился неприкрытый страх.

— Но вы же сказали, что де Шемо знает.

— Неофициально.

— Уорвик станет отрицать свою причастность. Он солжет.

— Конечно.

— Но тогда как он сможет расправиться со мной? — воскликнул Брайс Хариссон, что-то начавший уже понимать под ясным взглядом посланца судьбы. — Ложное обвинение против меня только засвидетельствует его вину. Ему следует умолять, чтобы я защитил его!

— Именно поэтому вы здесь, а не в Ньюгейте, — мягко заметил Лаймонд. — Он выжидает и пытается выяснить, много ли знает де Шемо. А вы должны объявить во всеуслышание через меня, что французский посол знает все и Уорвик тоже. Я позову Аткинсона, а вы расскажете нам обоим все о Робине Стюарте. Утром вас выпустят на свободу.

Хариссон на миг представил себе, как он публично признается шерифу Лондонского Сити о том, что пытался продать Франции детально разработанный заговор англичан, имеющий целью отравить будущую французскую королеву, и еще раз попытался обмануть судьбу.

— Выпустят — чтобы я получил нож в спину от Робина Стюарта. Как вы думаете, долго ли мне останется жить, когда он узнает, что это я продал его Франции? Если бы все шло как задумано, де Шемо сразу посадил бы его под замок.

— Посол и теперь может посадить его под замок, если вы скажете мне, где он, — сказал Вервассал.

Наступило молчание. Хариссон внезапно почувствовал себя совершенно изнуренным, будто после жестокой драки, — руки его, зажатые между икр, напряглись: он готов был вскочить, грохнуть кулаком по столу, неистовствовать, рвать на себе волосы перед лицом все новых и новых зол.

— Вызволите меня отсюда, и я все расскажу, — пообещал Брайс Хариссон.