Молвил второй старец:
– Тогда в дорогу, и поторопимся! Я тут поосмотрелся, и, сдается мне, хотя и долог путь, не вовсе он для нас безнадежен. Взгляни-ка, сын Ворона: разве нет там тропы, что вьется вверх по кромке оврага? И, как уже разглядел я, уводит она и дальше, вниз от помянутого выступа.
И в самом деле, обнаружилась там тропинка, уводящая через каменные завалы пустоши; так что странники двинулись по ней, воспряв духом, и шли весь день, но так и не встретили ничего живого, ни листочка травы и ни струйки воды; ничего, кроме бурых, опаленных солнцем скал; и хотя верили они, что дорога ведет их в нужном направлении, более не довелось им увидеть проблеска Сверкающей Равнины, потому что на севере стеною воздвигся высокий кряж, и шли они словно бы вниз по гигантскому котловану, проложенному среди скал, хотя то и дело путь им преграждали овраги, и бугры, и хребты.
На закате путники сделали привал и подкрепились, ибо весьма устали; а после прилегли и заснули так крепко, словно находились в роскошнейшем из дворцов. На следующий день друзья рассудительно поднялись спозаранку и пошли дальше, почти не переговариваясь, и казалось им, что дорога по-прежнему уводит вперед. А тем временем северный горный кряж поднимался все круче и круче, так что перебраться через него не представлялось возможным; но огражденная с одной стороны тропинка так и не оборвалась. С наступлением вечера странники расположились на отдых и доели-допили то немногое, что еще у них оставалось, ежели не считать глотка-другого вина, а затем пошли дальше в лунном зареве, ибо луна светила так ярко, что взгляд по-прежнему различал тропу. И так случилось с Халльблитом, как оно нередко случается с усталыми путниками, что брел он вперед и вперед, почти не осознавая, где находится и кто его попутчики, и что они вообще при нем есть. В полночь они снова прилегли в каменной пустыне, голодные и измученные. Поднялись они на рассвете и отрешенно двинулись вперед, уже не смея надеяться; ибо теперь северный горный кряж подступил к самой тропе, словно отвесная стена матового камня, через которую никому не дано перебраться, разве что крылатой птице; так что поначалу тем утром путники ничего иного не ожидали, как только сложить свои кости в жуткой пустыне, где никто их не отыщет. Но пока, одержимые голодом, с трудом пробирались они по узкой тропе, из пересохшего горла Халльблита вырвался глухой крик, и померещилось, будто в ответ ему раздался другой, похожий; и обернулись пилигримы, и увидели, что спутник их указывает на отвесный склон, и ло! – на полпути вверх по матовому, опаленному солнцем камню, в расщелине, уселись два ворона, хлопая крыльями и каркая, вытягивая шеи и вращая головами; в следующее мгновение сорвались они с места и принялись парить в разреженном чистом воздухе над головами путников и хрипло каркать, словно радуясь встрече или потешаясь над незадачливыми странниками.
Тогда Халльблит воспрял духом, и ударил в ладоши, и запел древнюю песнь своего народа, там, среди скал, где нечасто звучали песни людей:
Куда и откуда ты, прадедов птица?
В какой стороне побывала, скажи?
В полях, где дружинам назначено биться,
Где ратные шлемы сверкают во ржи?
Несешь ли рассказ о народе бесстрашном,
О залах, где копья сверкают в тени,
Где крыльями бьет черный ворон на башне,
И чествует песней грядущие дни?
С рассветом мужи выступают в дорогу,
Покуда в траве серебрится роса,
Мчат кони на рокот призывного рога,
И в сумраке крепнут ветров голоса.
О прадедов птица, над кряжем взлети ты,
На недругов рати взгляни с вышины.
Вить воронам гнезда на поле убитых,
Птенцам станут братьями клана сыны!
И зашагал Халльблит вперед, высоко вскинув голову, а вороны летали над ним, громко каркая, словно отвечали на его песню по-дружески.
Вскорости после того тропа резко свернула в сторону, к утесам, и пилигримы изрядно опешили, но Халльблит побежал вперед и увидел, что в стене камня разверзлась пещера, и к ней подводит дорога: так что юноша обернулся и окликнул своих спутников, и те ускорили шаг и вскорости оказались перед входом в пещеру, во власти радости и сомнения, ибо подумали, что, вероятно, достигли врат Сверкающей Равнины, но, может статься, что и врат смерти.
Удрученный пилигрим повесил голову и молвил:
– Уж не подстерегает ли нас новая ловушка? Что станем делать? Ждет ли тут что иное, кроме смерти?
Отозвался Старейший из Старцев:
– Разве смерть не подступила уже и справа, и слева, ровно так же, как измена окружает трон короля?
А второй подхватил:
– Да, мы – словно воинство, для которого нет иного пути, кроме как через вражеские полчища.
Но Халльблит рассмеялся и ответствовал:
– Так что же вы оробели? По мне, ежели здесь смерть, так скоро же закончились мои поиски.
С этими словами он первым вошел во тьму пещеры, и едва люди оставили за спиною свет дня, вороны с карканьем закружились над утесом. Пещера поглотила дорогу, и день, и ход времени утратили для странников смысл; но они шли вперед и вперед, выбиваясь из сил, едва передвигая ноги, однако отдыхать не решались, ибо позади ждала смерть. Порою казалось путникам, что слышат они шум воды, и иногда – пение птиц; а Халльблиту мерещилось, будто зовут его по имени, и тогда подавал он голос в ответ; но, едва затихало эхо, снова воцарялась тишина.
Наконец, когда, передохнув малость, они снова побрели вперед, Халльблит воскликнул, что в пещере сделалось светлее, так что путники заторопились дальше, а свет становился все ярче, и со временем странники снова смогли видеть друг друга и смутно различили очертания пещеры, убедившись, что просторна она и высоки своды. Еще несколько шагов – и лица обрели белизну, а взгляд рассмотрел трещины в камне и гирлянды летучих мышей у самых сводов. И вот подошли они к месту, где, сквозь брешь над головами, в пещеру струилось яркое сияние дня, и ло! – там синело небо и шелестела зеленая листва.
Измученным путникам показалось, что непросто будет выкарабкаться наружу этим путем, в особенности Старцам, так что они прошли чуть дальше, поглядеть, не найдут ли чего лучшего, но, обнаружив, что далее свет дня снова меркнет, возвратились к бреши в сводах, чтобы не тратить силы и не погибнуть в недрах горы. Так что с превеликим трудом они подсадили наверх Халльблита, пока тот не взобрался сперва на уступ в каменной стене, а затем, где при помощи силы, а где и ловкости, выбрался сквозь дыру в сияние дня. Оказавшись снаружи, он сплел веревку из пояса и обрывков одежды, ибо всегда был искусным умельцем, и соорудил нечто вроде ремня, и сперва втянул наверх удрученного пилигрима, телом легкого и гибкого; а затем они двое втащили и Старцев, одного за другим, пока все четыре не выбрались снова на поверхность земли. А оказались они на склоне огромной горы, каменистой и крутой, но тут и там зеленели кусты, что несказанно обрадовали странников каменной пустоши. Горный склон плавно понижался, переходя в зеленое разнотравье, и Халльблит нимало не сомневался, что перед ним – приграничные пределы Сверкающей Равнины: более того, показалось ему, что вдалеке белеют стены Окраинного Дома. Об этом он и поведал пилигримам в нескольких словах; а затем, пока те распростерлись на земле, рыдая от радости, в то время как солнце склонилось к закату и сгущались сумерки, юноша прошел немного дальше и внимательно огляделся в поисках воды и какой-никакой снеди; и вскорости чуть ниже по склону набрел он на место, где из-под земли бил родник и убегал к равнине; а вокруг в изобилии росла зеленая трава и небольшие заросли кустарников и плодовых деревьев-дичков. Так что юноша зачерпнул воды и сорвал несколько диких яблок, оказавшихся малость послаще кислицы, и снова поднялся на холм, и привел пилигримов к этому горному постоялому двору; и пока те утоляли жажду, нарвал им яблок и куманики. Ибо воистину казалось, что странники обезумели и потеряли рассудок от чрезмерной радости: словно заключенные, много лет проведшие в тюрьме и от мира людей отвыкшие. Незамысловатая пища малость подкрепила их, и вода в изобилии – тоже, и поскольку уже настала ночь, не было смысла идти дальше; так что путники уснули в тени боярышника.
