Немного посокрушавшись на предмет своей неудачи, встревоженный Лупан продолжил розыски ненадежного приятеля. Чуток подумав, он сел в трамвай и поехал на Фундуклеевскую. Петря знал там одно место, где собирались любители игры в «железку»[27]. Васька Шнырь был фанатом этого способа времяпровождения.
Сегодня играли в дворницкой. Собравшийся в полуподвале народ был так увлечен процессом игры, что на Лупана никто не обратил внимания. Присмотревшись, он увидел приятеля Шныря, мелкого мазурика по кличке Белка. Он был худой, щуплый и казался мальчишкой, хотя ему уже стукнуло никак не меньше тридцати.
Говорили, что Белка — квартирный вор. В жилище он проникал через открытые форточки. Похоже, Белка был очень удачлив, потому что в полицейском управлении на него не было заведено ни одного уголовного дела. Возможно, потому, что подельники не выдавали Белку.
Только он один мог пролезть буквально в игольное ушко. А такое мастерство дорогого стоило. Его услугами пользовались многие. Особенно ценен был талант Белки тем, кто возвращался в родные пенаты после отсидки без гроша в кармане. Всего один-два вечера, и бывший заключенный мог кататься с барышнями на извозчике, угощать девиц шампанским и вообще сорить деньгами до тех пор, пока не заживут душевные раны, нанесенные тюрьмой или каторгой.
— Где можно найти Шныря? — тихо спросил у него Лупан.
— Гуляй на хрен!.. — злобно окрысился Белка, который в этот момент проиграл.
Но тут же и остыл. Он был знаком с Петрей, они даже выпивали несколько раз вместе. К тому же у Белки был добрый, быстро отходчивый нрав.
— А, это ты… — похоже, Белка только теперь узнал Лупана. — Хочешь поиграть?
— Нет. Некогда… Ты, случаем, не знаешь, куда мог деваться Васька?
Белка тоненько хохотнул. При этом его не по возрасту юное лицо вдруг превратилось в морщинистую маску смешливого сатира.
— Разве тебе неизвестно, что он не может и дня прожить без бабы? — спросил он не без некоторого осуждения.
Сам Белка был ярым женоненавистником. Может, потому, что девушки совершенно не обращали на него внимания. Даже гулящие шли с ним неохотно. А некоторые, не очень проницательные, советовали Белке вместо себя привести папашу.
— Известно… — буркнул Петря.
Он уже понял, куда клонит Белка. И сильно расстроился.
— Вот и я об этом, — сказал мазурик. — Ищи Ваську у Камбалы. Там его вчера видел Ванька Золотой Зуб.
Прозвище Камбала носила хорошо известная в Киеве «мамаша» — хозяйка дома терпимости. В свое время она тоже была проституткой и отличалась крутым, необузданным нравом. «Заведение» Камбалы славилось тем, что в нем играл пианист-тапер Шишига, виртуоз своего дела, но большой любитель оковитой, которая его и сгубила.
Конечно, в богатых киевских домах терпимости тоже были таперы; там охотно выступали цыгане, профессиональные певицы и танцовщицы. Но в Ямках такую «роскошь» могли позволить себе лишь немногие бордели.
— Спасибо, брат, — поблагодарил Петря. — Пойду я…
Но Белка уже не слушал его. Он снова поставил на кон очередной бумажный рубль…
Проходя по Ямской мимо магазина с вывеской «Искусственные минеральные воды», Петря ностальгически вздохнул: эх, жаль времени в обрез. Ему уже приходилось здесь бывать. За перегородкой, отделяющей бордель от распивочной, бывшие батрачки отдавались солдатам, матросам, гимназистам и кадетам всего за 50 копеек.
Публичные дома Ямок разделялись на три категории: дорогие — «трехрублевые», средней руки — «двухрублевые» и самого дешевого пошиба — «рублевые». Различия между ними были большими. Если в дорогих домах стояла позолоченная белая мебель, зеркала в изысканных рамах, имелись кабинеты с коврами и диванами, то в «рублевых» заведениях было грязно и скудно, и сбитые сенники на кроватях кое-как прикрывались рваными простынями и дырявыми одеялами.
Но для Петри и рубль был большими деньгами. А вот 50 копеек за «сеанс» как раз были ему по карману. Лупан снова вздохнул — на этот раз от предвкушения будущего богатства. «Если выгорит то, что я наметил, — думал он приподнято, — первым делом пойду к Мадам». Эта немного приторная, но приятная во всех отношениях особа аристократической наружности содержала бордель на Прорезной, куда хаживали богатые и видные горожане. К ней «на гастроли» даже приезжали дорогие кокотки из Вены и Парижа.
Камбала и впрямь напоминала своим внешним видом ту рыбу, от которой она получила свое прозвище. «Мамаша» была плоской, как доска, но не высокой, а какой-то расплющенной. Ее лицо, наштукатуренное дешевой пудрой «Лебяжий пух», несло на себе отпечатки всех мыслимых и немыслимых человеческих пороков. Она была жадной до неприличия, злобной, как фурия, и издевалась над своими «барышнями», как когда-то помещица Салтычиха над своими крепостными.
Окинув Петрю с ног до головы опытным взглядом, Камбала мигом определила его незавидный общественный статус. Слащавую улыбку на ее физиономии будто стерли невидимой губкой, и она грубо спросила:
— Чего надобно?
— Мне бы Ваську… — робко сказал Петря.
— Он тебе кто — сват, брат?
Лупан обрадовался. Если Камбала так спрашивает, значит, Васька находится в ее фиалковом «заведении».
— Надо мне… — ответил он с очень серьезным видом.
— А мне не надо, — отрезала Камбала и повернулась, чтобы уйти.
— Э-э, мамаша! — воскликнул Петря. — Брось эти шуточки. Зови Ваську. Ну!
Камбала хотела ответить Лупану какой-то грубостью, но, заглянув в его бешеные глаза, сдалась. Большой опыт общения с мужчинами подсказал ей, что этот чернявый молодой человек, очень похожий на цыгана, пробьется в бордель силой, если она и дальше будет кочевряжиться.
— Какой нетерпеливый… — примирительно бросила Камбала на ходу. — Жди, сейчас позову…
Ваську она не привела, а почти принесла. Он что-то бессмысленно бормотал и улыбался, как идиот. Но увидев Петрю, Шнырь неожиданно резко протрезвел.
— Друг! — воскликнул Васька. — А я тебя ждал. Пойдем к барышням… я плачу. Сегодня я щедр, я всех угощаю, потому что завтра… Тсс! — Он приложил палец к губам. — Про завтра никому ни слова. Понял?
— Понял, — с ненавистью ответил Лупан.
«Неужели Васька проболтался? Убью!» — злобно подумал Петря, и его рука помимо воли скользнула в карман, где лежал большой складной нож.
— Но нам некогда прохлаждаться, — продолжил он с нажимом на слове «нам». — Время поджимает. Собирай свои манатки и потопали.
— Ты что, меня не уважаешь?! — Васька попытался изобразить грозную мину. — Ты мне друг или портянка? Конечно, друг. Кто бы в этом сомневался. Вперед!
