— Р-рявняйсь! Сми-ирна!
Заранее ненавидимый старшина из постоянного состава пересчитал вверенное ему подразделение по головам. Все были в полном комплекте.
— На пра-во! Шаго-ом марш!
Путь куцей колонны лежал в Красные казармы.
Красные казармы. Это название есть практически в любом городе, где в конце девятнадцатого — начале двадцатого века квартировали полки царской армии. Именно так тогда и строили — из красного кирпича. Вова помнил уже основательно прогретую июньским солнцем, забитую людьми и машинами, Москву с основательно отравленной выхлопными газами атмосферой. Город сорок первого года встретил возвращение блудного деляги неубранным снегом, редкими прохожими, по большей части в серо-черной одежде и серых шинелях. Еще более редкими автомобилями и запахом дыма из печных труб. Как в деревне.
— Р-ряз, р-ряз, р-ряз, два, три, — напомнил о своем существовании старшина, чтоб ему пусто было, — шире шаг! Р-ряз, р-ряз, р-ряз, два, три.
По прибытии в расположении полка всех ожидала приятная неожиданность — выдали, наконец, зимние шапки, рукавицы, ватные штаны и валенки. Затем Три Процента окончательно превратился в красноармейца Лопухова, получив свой первый настоящий документ — красноармейскую книжку, правда, пока без фотографии, куда ему и вписали все выданное имущество. А вот ужин разочаровал — синюшная перловка на воде с небольшим количеством соли, да и та в весьма скромном объеме. Более опытные товарищи, проведшие здесь не одну неделю, объяснили, что все это называется «третья тыловая норма». Ноги не протянешь, но доходягой стать можно. «Выходи, строиться», традиционная вечерняя поверка, и Вова забылся, наконец, тяжелым усталостным сном.
Утром всех выгнали на зарядку. Отвыкшие от подобных процедур окруженцы поворчали, но деваться было некуда. Потом скудный завтрак и занятия. Все эти «стебель, гребень, рукоятка» быстро надоели, он считал себя вполне опытным и закаленным бойцом, которому дальнейшее пребывание на фронте уже ни к чему. Вова поводил жалом в надежде отыскать теплое местечко в этом самом полку, но неделю спустя его надежды были разрушены самым варварским способом.
— Лопатин!
— Я!
— Лопухов!
— Я!
— Лоскутов…
Все названные должны были выйти из строя. Потом последовало.
— Напра-во! Шаго-ом, марш!
И вот ты в ряду серых спин скрипишь по свежему морозцу в направлении будущего заката. Перед тобой покачивается серо-зеленый сидор идущего впереди. Ни одной знакомой морды вокруг. Куда? Зачем? Непонятно. А все это называется маршевым батальоном, следующим на фронт, который подошел уже настолько близко, что даже транспорт не понадобился. Серая змея колонны, растянувшаяся почти на полкилометра, покидала ставшую такой негостеприимной столицу.
Часа через три, когда на привале Вова развязал завязки своей ушанке, его органы слуха уловили негромкий, но весьма отчетливый гул.
— Это что, канонада?
«Канонада, канонада» обеспокоенно прошелестело по расположившемуся вдоль обочины батальону. Панического страха, как в первый раз, уже не было. Был тупой фатализм, с глубоко теплившейся надеждой на благополучный исход. Честно говоря, Три Процента даже испытал некоторое облегчение, по крайней мере, накормят прилично и сто грамм нальют, хотя бы и перед смертью.
— Станови-ись!
Вова со скрипом вытащил свою задницу из мягкого сугроба и тут…
— Акимов, сержант!
Расталкивая выходящих на дорогу маршевиков, Три Процента решительно пробивался в голову колонны.
— Лопухов?! И ты здесь?
Вова утвердился рядом с сержантом. Хоть какой-то островок стабильности в бушующем вокруг море военных невзгод.
— Я, товарищ, сержант, я. А еще кто-нибудь из наших есть?
— Р-разговорчики! — прервал их диалог какой-то лейтенант.
Акимов только отрицательно покачал головой.
— Р-рявнясь!
Поволновавшись, некоторое время, строй маршевого батальона принял более или менее приемлемые для начальственного глаза очертания.
— С-сирно! Шаго-ом, марш!
К месту назначения добрались поздним вечером, когда уже давно стемнело. Однако ночь была лунная, да и снег создавал светлый фон, поэтому полной темноты не было. На ночь всех загнали в какие-то холодные, неотапливаемые бараки. Большая часть окон заколочена, так что не дуло. Зато утром прибыли полевые кухни и всем выдали по вполне приличной порции каши, даже с маслом. А потом началось…
— Получи, распишись.
Вова взял в руки явно бэушную трехлинейку с глубокой царапиной на прикладе, не иначе осколком зацепило. Распихал по подсумкам блестящие патроны в обоймах. Гранат не дали, туманно пообещали «там получите». Из чего следовало, что путь еще не закончен. Батальон построили на небольшой площадке перед бараками. Напротив стояла группа в белых командирских полушубках и комсоставских шинелях. Командиры тут же начали растаскивать батальон, сбивая отобранных в отдельные группы.
— Минометчики есть?
Кто-то откликнулся.
— Саперы?
Да ну его на хрен.
— Водители?
Эти нашлись.
— В разведчики никто не хочет?
Нема дурных.
Тех, кто остались, примерно человек двести разделили на три приблизительно равные группы, которые отправили дальше. Шли в сопровождении лихого на вид капитана. Шли недолго, меньше часа, а канонада становилась все слышнее, уже можно было различить отдельные разрывы.
Опять построение, на этот раз «покупатели» выглядели не так нарядно, да и в званиях были поменьше. А в остальном…
— Пулеметчики?
Есть такие.
— В расчет пэтээр есть добровольцы?
Все промолчали, лейтенант отобрал «добровольцев» сам. В повара, каптерщики, писари, хотя бы связисты, никто почему-то пойти не предлагал. Вова пристроился за Акимовым и про себя молился, чтобы тот не вздумал сунуться куда-нибудь станок пулеметный таскать или проволоку колючую под немецким огнем резать, с него станется. Пронесло. Осталось человек двадцать. Капитан отсчитал шесть человек, их тут же забрали. Капитан отсчитал еще шестерых, в их число попал и Акимов с притаившимся за ним Вовой, подозвал пацана в потертой шинели с двумя треугольниками в петлицах.
— Забирай, эти твои.
Дальше шли по узкой тропинке, петлявшей между заснеженных деревьев.
— Здесь пригнитесь, — предупредил идущий впереди местный сержант.
Опасное место пересекли ускоренной перебежкой, согнувшись пополам. Тропинка перешла в мелкий, Вове по пояс, ход сообщения, постепенно углубилась и вывела в траншею, выкопанную на опушке.
— Метров двести, будет речка, — пояснил местный, — за речкой немцы.
