Выйдя во двор миссии, Альтамиро и Хлебников оказались перед большим отрядом вооруженных людей, лица которых в темноте были неразличимы. Когда караульные принесли факелы и осветили предводителей отряда, то настоятель и его гость увидели упомянутого сержантом капитана Луиса Аргуэлло, а рядом с ним тех, с кем никак не ожидали встретиться здесь в такой час – своих общих знакомых, офицеров с фрегата «Крейсер»: лейтенанта Завалишина и мичмана Нахимова.
5
Тихо потрескивает масло в лампадке. Чадит фитилек. Огонь отбрасывает на потолок кельи причудливые тени. Но тот, кто стоит на коленях и истово молится Богу, не видит этого.
Черная повязка на лице монаха от поклонов съехала в сторону, обнажив шрамы на месте глазниц. Седые космы разметались, создавая вокруг головы белый нимб. И только рыжеватые волосы на тыльной стороне ладоней свидетельствуют, что некогда шевелюра старца имела огненный цвет.
– Господи, я – великий грешник… – бормочет молящийся. – Много зла сделал в жизни… Прости меня, прими мое покаяние… Истинно говорю Тебе: рад бы помереть, но душу до срока не выплюнешь…
Да, не зря говорят, что глаза – зеркало души. Заглянешь в них: все, что таит в себе их обладатель, откроется. Те, кто когда-то смотрел в глаза этого человека, не находили в них ничего, кроме холода и презрения к миру. Может быть, за это индейцы и прозвали его Рыбьим Глазом… Теперь у Рыбьего глаза нет ни глаз, ни прежнего имени – Генри Барбер, наводившего когда-то ужас на все американское побережье Великого океана. Знаменитый пират, капитан шхуны «Юникорн», нынче просто слепой и немощный старик. Монах-францисканец под именем падре Томас, пытающийся объясниться со Всевышним, в само существование которого он столько лет не хотел верить. Да и как можно было веровать в святость, если в жизни тебя окружали одни алчность да пороки, если самые отъявленные подонки ходили у тебя в друзьях, если ты и сам был таким же, как они, – с руками по локоть в крови… Господь и тогда давал тебе шанс стать другим, проявить милосердие к пленникам, полюбить кого-нибудь по-настоящему… Но нет, ты не слышал голоса Провидения и не щадил никого: ни крохотных младенцев, которых потехи ради скармливал акулам, ни холеных красавиц, которых отдавал на растерзание команде, а после вспарывал им животы… Можно ли после этого ждать прощения на Страшном суде? Ждет ли его старый слепец, проводящий ночи напролет в молитвах Господу? Оказывается, ждет. Потому что человеку, каким бы он ни был, нельзя без надежды…
Хотя скажи об этом кто-то сэру Генри еще лет пять-шесть назад, качался бы смельчак на рее, ибо, как рассуждал в ту пору Барбер, только виселица и могла приблизить его парней к Богу. Но не петля, а перенесенные страдания и собственная беспомощность перед миром, который совсем недавно лежал у ног и вдруг сделался беспросветным, заставили старого морского волка уверовать в силу Божию и искать спасения в ней одной.
В перерывах между молитвами, мысленно возвращаясь в прошлое, пытается падре Томас понять того, кого когда-то приютил на шхуне и кто потом поднял руку на благодетеля. Ищет слепой монах в себе ответ: когда произошла со Смитом страшная перемена и где сам Барбер допустил просчет?
Неужели это случилось тогда, когда судовой лекарь, одноглазый Жак, вытащил Смита с того света после поединка с русским мальчишкой? На толмача тогда страшно было смотреть. От его былой силы не осталось и следа. Он сжался, почернел. Правая рука усохла, да так, что вытатуированная на ней длань дьявола скукожилась и стала походить на конечность тропического насекомого. Но главное, вслед за внешностью изменился и характер матроса. Сам сатана вселился в него. Смит, и прежде не боявшийся никого, кроме своего капитана, стал еще злее, отчаянней. Но вместе с тем изощреннее и ловчее. Перемены в Смите поначалу даже понравились сэру Генри. Тут он и совершил ошибку – назначил Смита первым помощником, посчитав, что инвалид будет ему предан до гроба и при своей телесной немощи никогда не рискнет подбить команду на бунт. А вот острый ум и преданность – качества для помощника самые подходящие.
И верно, Смит более десяти лет оправдывал надежды сэра Генри. За это время он превосходно усвоил и науку управления шхуной, и тактику абордажа, и многое другое, без чего настоящему приватеру не обойтись. Одно только стало настораживать Барбера: свой длинный, как бушприт, нос Смит все чаще стал совать не в свои дела… То вдруг заступится за провинившегося матроса, то ни с того ни с сего отдаст команде свою часть добычи, то позволит себе на глазах у всех заспорить с капитаном… И вот что еще – в разговоре он перестал отводить взгляд. Значит, перестал бояться, утратил страх перед покровителем… «Неужели почувствовал, что я старею, что у меня уже нет былой власти над людьми?» – такие мысли не давали сэру Генри покоя. Но он утешал себя, что в любой момент скрутит сухорукого помощника в бараний рог, что ветер удачи по-прежнему дует в его, Барбера, паруса… Однако штурвал «Юникорна» незаметно ускользал из его рук.
Развязка наступила на стоянке, когда к «Юникорну» подошел на бриге «Провидение» другой приватер – капитан Бушар. Этот тридцатилетний француз, несмотря на свою молодость, уже заслужил себе славу одного из самых дерзких морских разбойников тихоокеанского побережья. Славу, почти не уступающую известности самого сэра Генри.
В каюте хозяина «Юникорна» Бушар предложил Барберу и его помощнику совместный набег на главный город Верхней Калифорнии – Монтерей. Дело, по его словам, сулило полный успех и богатую добычу при минимальном риске: в столичном гарнизоне не наберется и восьми десятков солдат и всего-то десятка полтора пушек… А в магазинах и в домах местной знати полно добра. Кроме того, в городе много женщин… Есть где разгуляться одичавшей в морских скитаниях команде!
В другое время сэр Генри не преминул бы воспользоваться подобным предложением, но тут ответил Бушару отказом. Нападение на Монтерей не входило в его планы: именно этот город присмотрел Барбер на роль своей «последней якорной стоянки». Здесь, отойдя от кровавых дел, хотел он купить богатый дом и дожить свои дни в мягком климате Калифорнии.
Бушар, выслушав отказ, пожал плечами и, как-то странно поглядев на Смита, отбыл на «Провидение». Взгляд француза не понравился Барберу. Он, укладываясь спать, особенно тщательно проверил, заперта ли дверь каюты и хорошо ли заряжен пистолет. Однако это не спасло его.
Ночью в каюту капитана вместе с двумя дюжими матросами вломился Смит. Ударом ноги он выбил пистолет из рук Барбера и кривым ножом, зажатым в левой, здоровой руке, полоснул его по лицу. Кровь залила глаза сэру Генри. Он потерял сознание.
