Тот кивнул. Хорвати наполнил еще один кубок. Оба выпили.
Петру тем временем подал знак Богдану, чтобы тот отнес воду и хлеб в исповедальни для заключенных и для писцов. Это был вовсе не знак доброты. То же самое Петру сделал бы и для домашнего скота, чтобы поддержать его в нужном состоянии ради достижения тех целей, к которым он был предназначен. Спатар убедился в том, что его приказание исполнено, и присоединился к остальным.
— В самом деле, граф. — Кардинал говорил, понизив голос, потому что не все его слова следовало заносить в протокол. — Это все, конечно, весьма занимательно. Я тоже не откажусь послушать какую-нибудь сказочку в холодный зимний день. Но ведь это не то, ради чего мы приехали сюда, верно?
Он наклонился, взял памфлет, который лежал на столе ближе прочих, и громко прочитал:
— «История кровожадного сумасшедшего по имени Дракула Валашский».
Кардинал рассмотрел нарисованные под текстом тела, в мучениях извивающиеся на столбах, и осведомился:
— Вы сказали, что мы находимся здесь для того, чтобы опровергнуть вот это?
— Нет, не совсем. Опровергнуть, конечно, но не все. — Граф положил в рот кусок колбасы. — Мы собрались здесь, скорее, для того, чтобы услышать иную версию событий, смягчить, убрать самое худшее и, напротив, выделить лучшее.
— То есть переписать историю?
— Ваше преосвященство, как вы сказали ранее, именно это все и всегда делают с ней. Мы используем ее для своих целей. Люди, которые писали эти книжонки, поступали точно так же. — Он взял в руки другой памфлет. — Ради выгоды или в отместку. История — это всего лишь орудие, даже больше того, это оружие. Для нас. Для Церкви.
— Во имя Крестового похода? — Итальянец покачал головой. — Но знамя священной войны, как вам известно, не так-то просто соткать. Это куда труднее, чем сделать вот такие грубые, нелепые полотнища. — Он указал рукой на драпировку стен. — Если основа такого знамени — это чистота слова Божьего, то крест — это красное плетение. Такое знамя ткется из дюжины нитей различных оттенков. Подумайте сами, сколько здесь задействовано различных сил. Мой господин, Папа Римский. Ваш господин, король Венгрии, князья, рыцари… и, конечно, финансисты из многих стран Европы. Все они должны собраться, объединиться вокруг ткацкого станка. Вы согласны?
— Это верно. — Хорвати кивнул. — Но вспомните, ваше преосвященство, что именно Балканы всегда служили колыбелью, главной движущей силой войны с неверными. Балканские князья всегда сражались с мусульманами, находясь в самой первой линии.
— Да, это в самом деле очень важные нити, жизненно необходимые, можно сказать, для всего полотна.
Гримани отпил вина, поморщился от его излишне резкого вкуса, потом поднял голову и взглянул прямо в лицо графа, в его единственный глаз.
— Вы думаете, что вам удастся собрать этих князей, объединить их под знаменем Дракона?
— Я молюсь об этом, но одной лишь молитвы недостаточно. — Хорвати обернулся к исповедальням. — Большое значение имеет история, которую мы только что услышали. То, что мы сможем почерпнуть из нее, поможет убедить и вашего господина, и моего.
— Однако нам рассказали довольно много забавного. — Гримани взглянул в том же направлении. — Во всем этом я не могу найти ничего, что позволило бы мне вынести какое-то суждение. Может, мы перейдем к непосредственной ловле зверя? — Он указал на драпировку, украшающую стены, на которой была вышита сцена охоты. — Загонщики, похоже, уже подогнали к нам дичь. Не пришло ли время для поимки первого трофея?
— Я согласен. — Хорвати осушил свой бокал и поставил его на стол.
Он вернулся к кафедре, взошел на нее, подождал, пока к нему присоединятся остальные двое, сел в кресло и произнес:
— Достаточно о мечтах юности, о турнирах, приключениях и любви. Теперь расскажите нам о жестокости, о смерти.
Ответом ему было молчание, длившееся довольно долго. Пальцы писцов, сжимающие перья, застыли. Монахи пока не знали, какую именно чернильницу им придется использовать. Слова каждого свидетеля записывались чернилами определенного цвета. Рассказ искалеченного рыцаря фиксировался черными, слова бывшей наложницы — зелеными. Вопросы судей, когда они поступали, помечались синим.
Но была и четвертая чернильница, которую пока не использовали. Писцы обратились к ней, когда молчание кончилось. Она была предназначена для того, чтобы записывать рассказ духовника Дракулы.
Он начал говорить. Его голос по-прежнему звучал хрипловато и слабо от долгого молчания, но в зале его было слышно.
— Странно, что вы просите теперь рассказать об этом, — прошептал духовник.
Красные буквы появились на пергаменте, складываясь в слова.
Они пришли за ним перед рассветом. Со дня похищения наложницы прошла неделя. Бессонница, от которой Влад не мог сомкнуть глаз, только-только покинула его. Он задремал.
Эти люди появились, когда было еще темно. Ноги, обутые в суконные сапоги, бесшумно скользнули по отполированному деревянному полу главного коридора школы. Незваные гости прошли через большинство помещений, отделенных друг от друга стенками, и ни один мальчик не проснулся при их приближении.
Только когда пришлецы собрались перед помещением, в котором спали заложники, прошелестело одно слово, произнесенное шепотом:
— Здесь.
Влад услышал его и проснулся, но было слишком поздно что-то предпринимать.
Посланцы султана быстро нашли того, кто был им нужен. На каждом матрасе спали по два заложника. Вооруженные люди срывали с них шерстяные покрывала и заглядывали в лица, прижимая к горлу кривой кинжал.
Крик ужаса поднял на ноги всю школу. Два евнуха, спавшие в гамаках в середине зала, вскочили в ярости, намереваясь защитить своих подопечных. Два старших аги выбежали из своих комнат, расположенных в самом конце зала, за деревянными решетками. Однако вскоре все они поняли, кто пожаловал к ним, разглядели в свете фонарей, двери какого именно класса были открыты, и закричали еще раз, но теперь уже только для того, чтобы успокоить учеников, испуганно перешептывавшихся между собой.
Как и все прочие, Влад тоже узнал красные куртки, ярко-голубые шаровары и желтые сапоги султанских гвардейцев. В первый момент, проснувшись в испуге, он было решил, что это болук-баши, предводитель пейков, стоит перед ним в дверях, но потом вспомнил, что из того несчастного вынули все внутренности на центральной площади Эдирне. Так же поступили со всеми его подчиненными в наказание за то, что они потеряли наложницу.
