Оживленный шепоток москвичей, разглядывающих карету и черномазых арапов, был перекрыт орудийными залпами – ровнехонько сто и еще один выстрел! Верно – пожгли весь запас гарнизонного пороха, но оно того стоило.
Замыкала шествие сводная рота, сплошь состоящая из армейских офицеров, во главе с Василием Федоровичем Салтыковым. Удивляло, конечно, что офицерами командует статский чин, пусть и имевший придворное звание обер-шенка, но, как ни крути, – родной дядя государыни!
Первыми в православный храм положено заходить мужчинам. Но ради государыни традиция была изменена. Даже Долгоруковы – Голицыны не решились пролезть внутрь собора раньше царицы, хотя обычно они создавали давку, чинясь – кому же первому проходить?
Анна Иоанновна первой прошла в собор, а следом за ней, с усилием сохранив лишь одну кратенькую паузу, рванули высокие особы. В суматохе и давке князь Оленев наступил на ногу старого князя Юшневского, а Алексей Григорьевич Долгоруков так толкнул чревом фельдмаршала Василия Владимировича, что тот едва не упал. И упал бы, если бы того не поддержал Голицын-старший.
– Да я тебя, да ты, распресу… – начал фельдмаршал, поднимая кулак, но вовремя остановился, осознав, что лаяться в храме, да еще на таком празднестве, – себя ронять.
Василий Владимирович крякнул в кулак, убирая подальше досаду на невежу Долгорукова, взял себя в руки и пошел к алтарю, расталкивая плечами попадавшихся на пути худородных князей Друцких, Слонимских и прочих Путятиных. Добравшись до места напротив Царских врат, где стояли одни только члены Верховного тайного совета, и занимая позицию между Алексеем Григорьевичем и Иваном Алексеевичем, фельдмаршал недобро покосился на Долгорукова-отца, приготовившись вдарить локтем под ребра обидчика. Но тот уже успел осознать содеянное. Распустив до ушей приторную улыбочку, Алексей Григорьевич покаялся:
– Ты уж меня прости, князь Василий. Ей-богу, бес попутал, – осенил себя крестным знамением гофмейстер и бывший наставник императора Петра.
Фельдмаршал, немного посопев, распрямил руку, убирая локоть от близости с ребрами Алексея Григорьевича.
«Ладно, шут-то с ним, – подумал Василий Владимирович. – Бывает при таком-то деле. И то – треснешь отца, Ванька-генерал полезет заступаться».
Не то что фельдмаршал боялся молодого князя Ивана – понадобилось, двоих бы таких без соли схарчил, но уж место-то тут неподходящее для драки. Да и само действие – представление новой царицы подданным – уже началось.
Сводный хор, состоявший из самых басовитых певчих, собранных со всей Москвы, гремел так, что в храме задувало свечи, митрополиты и архиепископы пели хвалу Господу и славили новую государыню.
Члены высших фамилий (все поголовно – Долгоруковы и Голицыны) вручали царице знаки власти – кто мантию, кто державу, а кто скипетр – всё, кроме императорского венца, который водрузится на августейшую голову лишь после коронации.
Торжественность церемонии немного испортил канцлер. Гаврила Иванович Головкин, должный вручить государыне знаки высших орденов Российской империи, малость замешкался, протянув синюю и красные ленты уже после того, как на плечах у царицы оказалась мантия. Ну не снимать же ее? Вице-канцлер барон Остерман, державший на золотом блюде кресты и орденские звезды, сделал печальный вид – мол, что со старика взять?
Всех выручила цесаревна Елизавета. Подскочив к сестрице, ухватила у канцлера обе ленты, с поклоном вручила их в руки государыне, дала немного подержать, а потом, словно всю жизнь занималась подобным делом, ухватила «кавалерии» и, протащив их под горностаем, продела через плечо, поправила, опять протащила и скрепила концы у необъятного бедра государыни.
Анна Ивановна (нет, уже Иоанновна) высокомерно кивнула дщери Петровой, решив, что все получилось гораздо лучше, чем могло бы быть, – не очень-то ей хотелось принимать «кавалерии» от подданных, а ведь пришлось бы. Теперь же, из-за оплошности Гавриила Ивановича (или старый хрыч нарочно так сделал?) и находчивости Елизаветы Петровны, она получила награды, как и положено августейшей особе, – из собственных рук.
«Молодец, Лизка, выручила! – подумала про себя императрица. – Пожалуй, можно в монастырь-то тебя и не отсылать. Но в ссылку-то я тебя, дуру красивую, все равно отправлю!»
Остерман, слегка скисший (не удалось отодвинуть старика Головкина в отставку, расчистив путь к чину канцлера), быстро взял себя в руки и, с помощью все той же Елизаветы Петровны, укрепил на вые государыни орденские цепи с крестами и приколол звезды Андрея Первозванного и Александра Невского прямо к мантии.
Когда же Высокопреосвященнейший Феофан благословил государыню (он приготовил большую пространную речь, где сравнивал царицу с ее великим дядей, но Алексей Григорьевич Долгоруков запретил первоприсутствующему члену Синода ее произносить, чем жутко оскорбил владыку!), Анна Иоанновна почувствовала – как же она устала! Ей уже не хотелось слушать ни молитвы, ни возгласы «Виват!». Мечтала снять с себя тяжеленные вериги, выпить что-нибудь, навроде кваса или сбитня, да улечься в постель, а чтобы рядом был мил-друг Эрнестушка. Вспомнила, что прежний мил-друг далеко, в Митаве. Зато – новый дружок, гвардейский капрал Андрюша тут, рядышком. И сделал он то, чего герцогиня – ну теперь-то уже царица – мечтала получить от фон Бюрена – не спрыгивал с постели до рассвета, а остался в опочивальне до тех пор, пока государыня сама не скажет – иди, свет мой Андрюшенька, щас девки придут, волосы мне чесать!
Анна Иоанновна обвела глазами церковь, выискивая взглядом Андрюшу. Но кто же запустит на присягу простого капрала, пусть он и дворянского рода? Вона – масленые рожи Долгоруковых, вытянутые хари Голицыных, круглая морда Андрея Ивановича Остермана. За ними – генералы да полковники. Из офицеров – ниже гвардейского капитана никого нет, а из статских – лишь от пятого класса. А Кондиции эти ей руки связывают. И хотела бы, да не могла она Андрюшеньке высокий чин дать…
«Эх, Андрюша-Андрюша, – вздохнула про себя государыня. – Где же ты?»
Анна сама испугалась своим мыслям. Что же получается, Эрнестушка-то уже побоку? С глаз долой – из сердца вон? Потом так же успокоилась. Она что же – не государыня, а простая баба, что за мужика своего держится? Далеко Эрнст фон Бюрен, ну так и что? Не может она себе по сердцу другого завести?
Вроде бы простой капрал – а уж до чего умен! Сам ли догадался, а может – родичи подсказали, но после ночи, проведенной с государыней, Андрей Бобылев, сбегавший до гвардейских казарм, привел к императрице целый баталион Преображенского полка, под распущенным знаменем, барабаном и офицерами. Конечно же, чтобы вывести такую силу, одного гвардейского капрала бы не хватило… Но были же и другие! Не зря из царского дворца, кроме капрала, бегала княгиня Юсупова, а владыка Феофан присылал записочки.
