Их разговоры час от часу становились все содержательнее. Андрей действительно учился. Быстро учился, сам удивляясь своим неожиданно открывшимся способностям. На третий день он уже решился завести беседу о том, что его по-настоящему интересовало:
– Хлаканьяна сказал: я скоро нужен Сикулуми. Зачем?
– Воевать, – просто ответил кузнец.
– У Сикулуми мало воинов?
– Каждый кумало – воин, – чуточку обиженно возразил Бабузе. – Если нужно, все мужчины племени пойдут на войну.
– Все мужчины – воины? – переспросил Андрей. – Почему?
На такой сложный вопрос в двух словах ответить было затруднительно. Но тут, очень кстати, одна из дочерей кузнеца принесла обед – две миски кукурузной каши, плошку с кислым молоком и обязательный жбанчик с пивом. Кузнец отложил в сторону молоток, достал из подсобки циновки для себя и для Шахова, расстелил свою, уселся и принялся за еду, между делом продолжая объяснения.
Регулярного войска или какой-либо отборной дружины у кумало нет, да и у соседних племен тоже. Зато юношей одного возраста собирают вместе и поселяют в особом, военном краале. Там они обучаются воинскому искусству, а заодно приглядывают за многочисленными стадами вождя. Точнее, наоборот – пасут скот, а свободное время посвящают упражнениям под руководством опытных командиров.
– Смотри-ка, прямо как у нас! – не удержался от иронии Шахов.
Кузнец подтекста не уловил, зато понял, что этот обычай известен и другим народам. Что только подтверждает его мудрость и правильность.
– Мой средний сын как раз и обучает молодежь военному ремеслу, – гордо продолжил он. – Бонгопа был лучшим бойцом в своем отряде, и, когда пришло время набирать новый, ему предложили остаться и помогать старшим учителям. Теперь, спустя пять лет, он уже и сам стал командиром.
Это известие Андрея обрадовало. Выходит, что он уже знаком с офицером кумальского воинства. Когда-нибудь это знакомство ему пригодится. Но кое-какие детали в рассказе кузнеца его насторожили, заставили задуматься.
– Значит, Хлаканьяна лгал? – спросил он, покончив с кашей. – У Сикулуми много воинов, и я ему не нужен.
Бабузе чуть не захлебнулся кислым молоком.
– Ты ничего не понял, Шаха! – сказал он, откладывая миску в сторону. – Ты даже не догадываешься, какой опасности избежал. Хлаканьяна обладает огромной властью. Он мог приказать, чтобы я выгнал тебя из крааля. И мне пришлось бы подчиниться. Почему он мог отдать такой приказ – теперь уже не важно. Главное, что не отдал. Наоборот, он разрешил тебе поселиться в моем краале.
– Когда он разрешил? – удивился Андрей. – Я не слышал.
– Слышал, но не понял. Он сказал то же самое другими словами. Вспомни, что я тебе объяснял, Шаха. Если начнется война, Сикулуми позовет сражаться всех мужчин племени. А Хлаканьяна сказал, что Сикулуми позовет и тебя. Значит, тебя приняли в племя. Теперь ты – кумало.
Интересное кино! Нет, приятно, конечно, когда тебя признают своим в доску. Но Андрей вроде бы никуда его принимать не просил, заявлений не писал, устных пожеланий не высказывал. С чего вдруг такая спешка, чтобы без него решать?
– А если я не хочу быть кумало?
Может, и не стоило так в лоб спрашивать, но зато так же и отвечать придется, без расшаркиваний и увиливаний.
– Не хочешь – не будь, – спокойно, ничуть не обидевшись, ответил кузнец. – Никто силой не заставит. Гостям у нас тоже рады. Особенно тем, которые чересчур долго не задерживается.
Вот так-то, дорогой Андрей Викторович! Хотел откровенного разговора – получай. И ведь все правильно. Не хочешь быть своим – значит, будешь чужим. А с чужаком долго возиться не станут. Рано или поздно попросят с вещами на выход. И скорее рано, чем поздно. В самый неподходящий момент. И придется тогда все начинать с начала. Только уже без Гарика. А значит, и самого Шахова такой вариант не устраивает.
Студент, конечно, редкостным говнюком оказался, но не бросать же парня одного в чужой стране. Даже хуже того, в чужом мире либо в чужом времени. Он ведь только с виду такой же, как здешние папуасы, а на самом деле ему еще трудней будет вживаться в другие условия. Как раз из-за своей похожести. Нет, вляпались вдвоем – вдвоем и выбираться надо. Только еще один вопрос уточнить нужно:
– Но если я буду кумало, меня хоть к этому вашему колдуну, Куку-кому-то, отведут?
Бабузе закончил с обедом и теперь потягивал пиво из большой чаши, а потому находился в благодушном настроении.
– Я бы тебя и так отвел, когда с делами разберусь. Но лучше, конечно, сначала с Сикулуми поговорить. С колдунами всегда непросто договориться, но раз уж тебя сам вождь прислал, старик станет сговорчивей.
Шахов не стал признаваться, что согласился бы из без этих обещаний – все равно деться некуда. Но приятней думать, что ты не просто подчинился неизбежности, а выторговал для себя эксклюзивные условия.
– Ладно, договорились, пойду я в вашу армию, – не стал он упрямиться. – А что должен делать кумало, пока война не началась?
– Да ничего особенного. Почитать предков, слушаться вождя и старейшин и не нарушать обычаи. А в остальном – делай что хочешь. Строй новый дом, заводи свое стадо, женись, наконец. Жениться – это даже важнее, чем дом. Неженатый кумало – не настоящий кумало. Хочешь, дочку свою за тебя отдам? Вот эту, Новаву. – И он кивнул на сидевшую в сторонке на корточках девушку.
Андрей тоже поглядел на нее. Раньше все как-то некогда было. Ага, та самая, которую он приметил еще тогда, когда в крааль приходил Хлаканьяна. Почему приметил? Да потому, что одета она была иначе, чем другие дочери кузнеца. То есть, в отличие от них, была одета. В некое подобие кофточки, закрывающей грудь и живот. Закрывающей весьма условно, при желании все там можно было рассмотреть, но все-таки различие сразу бросалось в глаза. Одно дело – выставленные напоказ крепкие девичьи груди, и совсем другое – они же, но спрятанные за слабо колышущейся бахромой. Откровенно говоря, второй вариант как-то даже эротичней. Интересно, почему же все-таки она одета иначе, чем сестры?
Девушка под его пристальным взглядом засмущалась, отвела глаза, чуточку отвернулась. Отчего, впрочем, рельеф проступил еще отчетливей.
– Правда, выкуп тебе заплатить нечем, – продолжал строить планы Бабузе. – Стада у тебя своего пока нет. Но, с другой стороны, ты же ее никуда из моего крааля не уведешь. Стало быть, внакладе я не останусь. Но чтобы совсем даром не отдавать – так уж и быть, согласен на тот браслет, что у тебя на руке обычно надет.
Шахов, чьи мысли текли несколько в другом направлении, не сразу понял, что речь идет о его швейцарских часах. Скромных таких «Роже Дюбуа», тянувших от силы на пятнадцать тысяч евро. Да, это, конечно, не корова, но у кузнеца все равно губа не дура.
