них самым законным образом (к слову, Семен Дежнев был женат дважды, и оба раза на принявших православие якутках).
Как часто в таких случаях бывает, ни один из соперников не соглашался добровольно отойти в сторону. В конце концов ухажеры взялись выяснять отношения на кулаках. Никифор явно был поздоровее и покрепче – дуэль кончилась тем, что он молодецким ударом отправил воеводу на тот свет.
И остался на свободе: попросту не было никого, кто имел бы законное право его повязать и посадить. Жители острога философски пожали плечами: дело житейское, ну вот так вот воеводе не свезло, никто его за шиворот не тащил, сам ввязался в драку… Однако Никифор понимал, что вечно так продолжаться не может: рано или поздно известие о случившемся доползет до Москвы, воевода как-никак лицо официальное, и то, что в «дуэли» он участвовал добровольно, вряд ли послужит смягчающим обстоятельством.
И потому, пораскинув мозгами, быстро отыскал выход. Собрал ватагу удальцов, отправился с ними еще дальше на восток, в места, русскими не освоенные совершенно, отыскал какие-то племена, в российском подданстве еще не состоявшие, собрал огромный ясак, поехал с ним в Москву, где чистосердечно во всем признался.
Расчет оказался верным. Поначалу царь Алексей Михайлович осерчал и собирался Никифора казнить. Но, будучи человеком умным, остыл и рассудил со здоровым цинизмом государственного деятеля: нового воеводу подыскать нетрудно, кандидатов набежит несметно, только свистни. А вот Никифор себя отлично проявил, приводя к присяге инородцев и собирая ясак, такие специалисты на дороге не валяются. В итоге Никифор получил не только полное прощение, но и был назначен воеводой в Албазинский острог на Амуре. Место это никак нельзя назвать теплым, собственно говоря, Албазина и не существовало – еще восемь лет назад его спалили нагрянувшие в немалом количестве части регулярной китайской армии. Китайцы сами были большие мастера собирать ясак с обитавших в тех местах племен и появлению неизвестно откуда взявшихся конкурентов отнюдь не обрадовались.
Никифор и в самом деле оказался, говоря современным языком, эффективным менеджером. Албазин он отстроил заново, привлек туда немало русских переселенцев, так что в тех местах появились не только деревни, но и православный монастырь. История эта прекрасно иллюстрирует и методы освоения Сибири, и отношение к воеводам…
Среди которых, к слову, встречались не одни только «заворуи», озабоченные лишь собственным карманом. Яков Хрипунов, долго прослужив воеводой в Енисейске, мог бы вернуться в Россию и жить там в достатке. Однако, выйдя в отставку, он поступил совершенно иначе: будучи искусным рудознатцем (где он это искусство постиг, осталось неизвестным), собрал отряд и отправился в Забайкалье – ходили разговоры, что там есть богатые месторождения серебра. Естественно, Хрипунов старался не для себя, а для державы. Назад он не вернулся и серебряных залежей не открыл – умер где-то неподалеку от устья реки Илим, в глуши, от могилы не осталось и следа…
Иван Толстоухов, отслужив свое воеводой в Верхотурье, подобно Кортесу или атаману Баранову снарядил за свой счет три кораблика-коча и уплыл по Енисею к океану, собираясь исследовать берега и устье Колымы. Экспедиция пропала без вести, несомненно, погибли все до одного. Где это случилось, так и останется неизвестным. У тамошних морских берегов сгинуло немало русских мореходов. Некоторых впоследствии удавалось опознать – как было в случае, когда рядом со скелетами отыскались два ножа, на рукоятках которых были вырезаны имена владельцев. Иные так и останутся безымянными: лет пятьдесят назад на побережье Таймыра чисто случайно обнаружили большой деревянный крест на чьей-то могиле. Судя по тому, что крест сгнил совершенно, поставили его очень давно. Кто там похоронен, уже не установить. Иные, подобно экспедиции Толстоухова, канули в совершеннейшую безвестность…
Специфические методы освоения Сибири давали себя знать и в последующем, «осьмнадцатом» столетии. Яркий пример – судьба первого главы российской полиции, генерал-полицмейстера А. М. Девьера, которого, как уже писалось в одной из предыдущих книг, исключительно на почве личной неприязни законопатил в ссылку всесильный Меншиков – а заодно и ближайшего помощника Девьера, Скорнякова-Писарева.
Оба не под замком сидели, какое-то время жили в поселке под Охотском. Кадровый голод в Сибири был страшный – и случилось так, что не нашлось подходящей кандидатуры на освободившуюся должность сборщика ясака. Местные власти, не особенно и ломая голову, извлекли из поселка Скорнякова-Писарева и назначили на вакантное место в Охотск. Тем, что он был ссыльным, никто и не думал заморачиваться – людей катастрофически не хватает, а в двух шагах от Охотска сидит без дела человек, когда-то занимавший солидную управленческую должность в Санкт-Петербурге…
Ситуация сложилась интересная: с юридической точки зрения оставаясь лишенным всех прав ссыльным, Скорняков-Писарев около девяти лет был сборщиком ясака в тех местах. По нынешним меркам – глава областной, а то и краевой налоговой службы. Москва (вернее, уже Санкт-Петербург) на это никак не отреагировала – возможно, туда и не сообщали, по соображениям чисто практическим: чего доброго, столица, узнав об этаких кадровых новшествах, прикажет вернуть ссыльного в прежнее положение (как тогда выражались, «в первобытное состояние»), и Охотск вновь останется без подысканного с таким трудом сборщика ясака…
Потом служба Скорнякова-Писарева оборвалась по причинам для Сибири самым что ни на есть обычным (да и не только для Сибири) – оказалось, что сей персонаж страшно заворовался, не выдержав соблазнов в виде то и дело возникавшей перед глазами груды мехов. Крепко выматерившись, власти вспомнили о самом Девьере. Точно так же оставаясь бесправным ссыльным, он по прямому поручению воеводы арестовал Скорнякова-Писарева, засадил под замок и занял его место – да вдобавок был назначен управляющим того поселка, где отбывал ссылку. Столицу, очень похоже, и на сей раз не поставили в известность, рассудив, что на месте обстановку знают лучше…
Другой пример, несколько иного характера.
Жил в свое время в России человек незаурядный – Федор Иванович Соймонов. По главной профессии – флотский офицер, но много занимался и географическими исследованиями: одним из первых составил карты Каспийского и Белого морей, переводил книги по математике и навигации. Вот только ему потом крепко не повезло в жизни: оказался припутанным к так называемому «делу Волынского».
Дело в свое время было громкое, да и впоследствии аукалось. Находились люди, пиарившие Волынского как «борца с немецким засильем», якобы и казненного за попытку свергнуть «немецкую клику» при дворе императрицы Анны Иоанновны.
На самом деле побуждения у этого персонажа были гораздо более шкурные. Волынский, человек крайне несимпатичный – нахальный, злой, скандальный (и люто казнокрадствовавший в бытность его астраханским, а потом и казанским
