Жизнь в древнем Риме. Повседневная жизнь, тайны и курьезы - Альберто Анджела

Христиане, иудеи, почитатели Митры, Исиды, Кибелы, Юпитера, Юноны и Минервы… В Риме, который мы посещаем, как и во всей империи, существует свобода вероисповедания: никто не преследуется за свои религиозные верования.

Естественно, в римской истории так было не всегда. И впоследствии это положение не сохранится неизменным: с приходом к власти Константина христианская религия начинает занимать главенствующее положение, силой оттесняя остальные «на обочину».

Но в императорском Риме, который мы посещаем, поддерживается мирное сосуществование религий. Почему?

Прежде всего потому, что свобода отправления разных культов – это залог стабильности империи, способ избежать опасных столкновений и восстаний. Каждый может веровать во что угодно, но с одним обязательным условием: приносить также жертву в честь императора. То есть все должны регулярно посещать обряды, проводимые в честь императора, и признавать его абсолютную власть. Недавние преследования христиан связаны как раз с тем, что те отказывались признавать его божественность (и участвовать в императорских культах).

Это требование касается также (и в первую очередь) завоеванных народов, являясь, по сути, присягой верности Риму. В связи с этим стоит вспомнить, что существует и императорский культ, то есть почитание усопших и обожествленных императоров, в первую очередь Августа (а до него Цезаря), со своими храмами и жрецами.

Есть и более «теоретическое» объяснение столь большой веротерпимости, имевшей место в Риме: прагматичные римляне не хотели вызвать враждебность божеств, отказав им в гостеприимстве…

Наконец, остается последний вопрос о римской религии.

Почему «чужеземные» культы пользуются у римлян таким успехом и распространяются в различных слоях общества? Объяснение действительно любопытное и напоминает о некоторых явлениях, типичных для современной эпохи.

Многие из этих чужеземных религий позволяют надеяться на перемены и счастливое будущее. Потребность в надежде на лучшее будущее, которую в самые мрачные моменты римской истории (например, в конце республиканского периода) начинают инстинктивно испытывать многие, способствовала распространению этих новых культов.

Кроме того, после тайно проводимого обряда посвящения новообращенные встречают священнослужителей, весьма отличных от тех, к которым привыкли: они посвящают всю свою жизнь служению божеству и находятся в тесном контакте с верующими, выслушивают их и направляют. Налицо полная противоположность официальной римской религии, слишком жесткой, холодной и отстраненной от духовных потребностей отдельных верующих, жрецы которой скорее напоминают чиновников, чем служителей веры.

Наконец, открытость некоторых из этих религий в отношении женщин является еще одним козырем, предопределившим их успех: действительно, официальная римская религия, за редкими исключениями, является делом сугубо мужским и скорее исключающим участие женщин.

Таким образом, новые культы нашли благодатную почву для распространения своего влияния в этой части населения Рима, и кроме того, что немаловажно, тем самым они проникают в семьи, где в роли их адептов и проповедников выступают часто те же женщины благодаря их роли в воспитании детей.

Пока мы думаем обо всем этом, мужчина перед нами рассеянно оборачивается и сморкается пальцами (как некоторые футболисты во время матча). Потом отряхивает руку и, как ни в чем не бывало, продолжает свой путь по улице. У римлян не было носовых платков…

Перед нами в толпе медленно продвигается всадник с копьем в руках; он облачен в короткую светлую тунику и пурпурный плащ, скрепленный красивой брошью из сверкающей бронзы. Несомненно, перед нами воин, это видно и по коротко остриженным на «солдатский манер» волосам, и по уверенному взгляду.

Это eques speculator, буквально – «всадник-разведчик». Еще пару десятилетий тому назад, при Домициане, из таких солдат состоял особый корпус конной гвардии, своего рода «полк стратегического назначения» при императоре. Теперь, после изменений в наборе командного состава, они влились в состав преторианских когорт Траяна. Так что мы можем по всем статьям считать нашего воина преторианцем.

Вот он уже совсем близко, давайте приглядимся к нему получше. Солдату лет двадцать пять, черты лица скорее кельтские, чем средиземноморские: он светлоглаз, волосы каштаново-русые. Длинный шрам на шее – след от участия в бою. Возможно, в начале своей карьеры этот всадник состоял в легионе, а затем был переведен сюда.

Вдруг раздается крик: «Перегрин! Перегрин!» И затем четко произносят: «Публий Сульпиций Перегрин!» Юноша на коне оборачивается в нашу сторону. Мы не понимаем. Человек, который кричал ему, стоит как раз позади нас, это на него он обратил свой взгляд. Улыбающийся мужчина проталкивается мимо нас к всаднику, протянув к нему руки. Воин узнает его и ловким движением спрыгивает с коня (так мы узнаем, что у римлян не было стремян: их введут в Европе только в Средние века). Двое крепко обнимаются. Это братья, они давно не виделись. Теперь мужчины идут пешком, ведя коня под уздцы. Конечно же, они направляются в ближайшую харчевню выпить вина. Вон она, в глубине улицы. При каждом шаге пурпурный плащ преторианца изящно колышется над икрами. Еще несколько мгновений, и толпа полностью поглотит их.

Судьба окажется неблагосклонной к преторианцу. Он погибнет спустя три года. Мы точно не знаем, как именно. Знаем только, что его брат и отец кремируют останки на погребальном костре. И велят высечь на большой стеле, что Публий Сульпиций Перегрин, родом из города Медиоланума (современный Милан), прожил двадцать восемь лет и прослужил девять. Будет высечено и его изображение рядом со вставшим на дыбы конем, рвущимся в атаку.

Эту погребальную стелу найдут археологи в 1979 году в Анцио, вместе с урной, заключающей прах юноши, и разместят среди экспонатов Национального римского музея терм Диоклетиана.

Больше всего в этой сцене поражают имена римлян: Публий Сульпиций Перегрин. Почему они всегда такие длинные?

Потому что состоят из трех частей: по-латыни это praenomen, nomen gentilicium, cognomen.