Но к иноземцам войти в доверие у Дементьева пока не получалось. Беринг, будто нарочно, откомандировал его в Каменский завод за припасами, назначил старшим обоза. А здесь, кроме солдатни и мужичья, никого нет. Искать лазутчика бессмысленно.
За размышлениями он не заметил, как проскочил последние сани и оказался перед поворотом, где просека уходила влево, огибая лог.
«Эх, жаль, что не сосчитал, сколько саней прошло», – запоздало огорчился он.
– Батюшка, барин, – подбежал Филька. В дороге он оброс рыжеватой клокастой бородой и стал похож на простого мужика. Стряхнув ладонью сосульки с усов и бороды, Филька доложил браво, по-гренадерски:
– Еще пара саней позадь тащится, батюшка Авраам Михалыч!
– Далеко?
– Да с полверсты будет…
Дементьев выругался:
– Вот раззявы! – стегнул коня и сорвался с места.
– Куда же вы одне, барин! Солдат возьмите! – возопил вослед Филька.
Но Дементьев только сильнее пришпорил каурого.
Уже смеркалось. С обеих сторон мелькали мрачные деревья.
Дементьев с нарастающим напряжением вглядывался вперед. Он проскакал уже с полверсты, а отставших саней всё не было видно.
«Где же они?» – всё больше тревожился он.
Просека сделала ещё поворот. Он наконец увидел пару саней, которые стояли посереди дороги. Подле них копошились люди. Двое выпрягали лошадей, ещё четверо рылись в поклаже. На снегу подле саней лежали два распластанных тела.
«Воры, лихоимцы!» – похолодело внутри. Он попытался осадить жеребчика, но тот неожиданно заартачился и понёс его прямо на татей.
Со страха Дементьев выхватил из седельной сумки пистолет и выпалил в воздух.
Тати обернулись на звук. Трое, оставив поклажу, кинулись в чащу. Но остальные, увидев, что неприятель один, приготовились к защите. Двое схватились за дубье, в руках у третьего появилась сибирка[29].
Дементьев выхватил шпагу и, признав в воре с пищалью наибольшего в ватаге, поворотил жеребчика к нему.
«Жаль, заряд понапрасну извел!» – он вмиг забыл, что в кармане есть ещё один маленький пистоль – прощальный подарок Хрущова.
Хлобыстнул выстрел, словно лопнул ствол могучей ели.
Дементьев заученно пригнулся к гриве каурого. И тут будто чья-то ловкая длань в мановенье ока сорвала с головы треуголку.
Он был уже совсем рядом со стрелявшим, ясно увидел его выпученные, оловянные глазища. Тать прикрылся пищалью, но Дементьев достал его колющим выпадом.
В тот же миг страшный удар сбоку выбил его из седла. Прежде чем он провалился в темноту, перед ним промелькнули, будто бы в карусельной забаве, тусклое небо, снежные макушки деревьев, кони, сани, свирепые бородатые рожи…
Из немой полуночи Дементьева вернул слезливый голос Фильки:
– Батюшка Авраам Михайлович, барин, на кого ж ты меня покинул! – причитал он. Дементьев почувствовал горячие капли на лице и открыл глаза. Он лежал на снегу.
– Ой ли, живой, живой! – еще пуще запричитал маршалк[30]. По щекам Фильки ручьями текли слезы и замерзали сосульками на усах и бороде.
Дементьев попытался отстраниться от него, но не получилось. Правую сторону тела разламывала страшная боль, а десницу он вообще не чувствовал. Филька тут же прекратил ныть, помог Дементьеву приподняться и обрадованно затараторил:
– Успели, барин, слава Христу Спасителю… А то нехристи точно бы вас порешили… Господин сержант того, кто вас с коня сподобил скинуть, издали из мушкета подстрелил, а остальных штыками закололи…
Дементьев, повернув голову, увидел сержанта и двух гренадер из обозного конвоя. Они оттаскивали в сторону тела татей и убиенных возчиков.
Сержант подошел к Дементьеву, держа в руках его шпагу и треуголку. Поглядел на дырку в шляпе, оставленную пулей, почмокал губами. Сказал, отдавая вещи:
– Отчаянный вы, ваше благородие! Один на троих… Ежели бы не Филимошка, могли бы к вам на выручку не поспеть, отсохни мой рукав! Это он, заполошный, меня надоумил вслед вашему благородью с гренадерами поскакать, да и сам за нами увязался, да так резво, что моего маштака[31] обогнал…
– Кто дерзнул напасть на обоз государев? – будто не расслышав похвалу Фильке, спросил Дементьев, косясь на сваленных в кучу мертвецов.
Сержант замялся и неохотно пробурчал:
– Шиш его знает! Здесь, ваше благородие, недовольных много, а обиженных и того боле… Кто за веру старую держится, кто от барского гнева прячется, а кто и от бритья бороды бежит. Как говорят, времена нынче шатки – берегите шапки, отсохни мой рукав!
Дементьев резко оборвал:
– Ты говори, да не заговаривайся, сержант! А то не погляжу, что тебе животом обязан, пойдешь за крамольные речи под разделку…
Сержант выслушал угрозу спокойно, даже в лице не переменился. Приложил руку к треуголке, мол, вы тут начальник, воля ваша, и сказал Фильке, точно тот был здесь за старшего:
– Двигаться надо, а то вконец от своих отстанем!
– А ну-ка, подсоби! – попросил Филька. Они подняли Дементьева и уложили на сани. Филька подхватил вожжи и тронул лошадь.
Один из гренадеров уселся на вторые розвальни. Сержант и другой гренадер вскочили на коней, взяв в повод жеребчика и чалую татарскую лошадку, поехали следом.
Дементьев, которого Филька заботливо укрыл пологом, лежал на мешках с пенькой, слушал, как трещат пообочь деревья, как мерно скрипят полозья. В темном небе, в разрывах низких облаков мирно забрезжили первые звезды, а он снова вспомнил страшную рожу татя, его оскаленный рот, выпученные зенки:
«А ведь меня могли убить! И тогда не было бы ни этого неба, ни звезд, ни снега… Ничего бы не было! Но ежели я уцелел в этакой передряге, значит, сие всемогущему Господу угодно! Знать бы токмо, для чего?»
2
Интересно, кто придумал поговорку: ждать у моря погоды? А ежели ждешь, скажем, подле маленькой речушки в затерянном среди тайги острожке? Разве тогда ожидание легче?
Капитан Алексей Ильич Чириков ждать не любил. По складу характера, по неудержимости своей деятельной натуры.
Себя Чириков считал прирождённым моряком, хоть и родился вдали от солёных зыбей. Ему с раннего детства снилась раскачивающаяся под ногами палуба, слышался вой ветра в такелаже. Будучи двенадцатилетним отроком, вместе с двоюродным братом Иваном написал челобитную государю, где просил «записать его в Адмиралтейскую канцелярию и отослать в школу математико и навигационных наук во учение». Уже там, в навигацкой школе, проявились его мореходные способности, которые позволили оказаться в мореходной академии. Учился он блестяще. Экзамены по выпуску принимал сам государь Пётр Алексеевич.
