— Если они недостаточно сильны, это еще не значит, что лишены мудрости, — твердо ответила старуха. — Они уже давно предупреждали, что кечуа заставят нас покинуть свою землю... — она ненадолго замолчала. — И вот теперь мы с Арайей — последние из нашего племени.
— Возможно, однажды твой народ вернется, — сказал канарец в тщетной попытке ее утешить.
— Из-за гор никто не возвращается, — с грустью ответила старуха. — Лишь кечуа знают тропы, что следуют вдоль бездонных пропастей, и воины охраняют эти тропы. Никто никогда не возвращается, — повторила она. — Никогда.
Они неустанно шагали до наступления ночи, пока настигший их мелкий, но неприятный дождь не заставил искать убежища возле могучего дерева, под огромной раскидистой кроной которого могла бы укрыться добрая сотня человек, и канарец удивился, обнаружив, с какой ловкостью обе туземки взобрались вверх по стволу и оседлали одну из толстых ветвей, настолько скрытую густой листвой, что туда даже не проникал дневной свет, не говоря уже о том, чтобы кто-то снизу мог их там заметить.
— Чего вы так боитесь? — спросил Сьенфуэгос.
— Темноты, — ответила старуха.
За краткими сумерками в этих широтах следовала долгая темная ночь, располагающая к мечтаниям, особенно когда море было спокойно, в небе стояла полная луна, а дневная жара сменялась прохладным бризом. В такие ночи хорошо было проводить на палубе долгие часы, мирно беседуя или с тоской любуясь проплывающими мимо берегами, что напоминали о далекой родине, которую они, возможно, больше никогда не увидят.
Авантюра по поиску в неизвестной местности потерянного возлюбленного в такое время приобретала романтический оттенок, и донья Мариана Монтенегро раздавала морякам ром, чтобы поддержать их дух в награду за долгие часы тяжелого труда.
Вскоре после того, как они покинули землю извращенцев-итотов, корабль внезапно подвергся нападению дикарей. Однажды на рассвете от берега отплыла целая флотилия пирог, и завывающие туземцы осыпали «Чудо» градом стрел. Однако хватило всего трех залпов из кулеврин, чьи ядра взметнули огромные фонтаны морской воды и опрокинули хрупкие лодки, чтобы боевой дух свирепых воинов тут же угас и те обратились в позорное бегство. Туземцы исчезли среди толстых стволов мангровых деревьев так же стремительно, как и появились.
Чуть позже Якаре внимательно осмотрел одну из стрел, вонзившихся в палубу, царапнул ногтем вязкую черную массу, покрывавшую ее наконечник, и неодобрительно покачал головой.
— Кураре, — сказал он. — Настоящий кураре для войны. Плохие люди.
— Из какого они племени?
— Не знаю. Итоты — последнее племя на западе, с которым знаком мой народ.
Это был воистину странный мир, где дружелюбные племена вроде купригери, живущие посреди озера в построенной на высоких сваях деревне, соседствовали с неуловимыми жителями пустыни, а елейно-сладкие содомиты граничили с воинственными лучниками мангровых зарослей.
— Кто-то должен объяснить королю с королевой — судьба дала им в руки столь огромные и богатые земли, что стоит забыть о всяких мелких придворных дрязгах и заняться настоящим делом, — высказался в одну из таких тихих лунных ночей дон Луис де Торрес. — Вручить судьбу этих земель в руки братьев Колумбов — значит обречь на гибель.
— Вы так боитесь и ненавидите адмирала, что эти чувства просто ослепили вас, — заметила немка. — Следует признать, что губернатор, конечно, тиран, но, в конце концов, именно он открыл эти земли, и уж этого никто у него не отнимет, пусть даже пройдет тысяча лет, а сам он совершит еще миллион всевозможных ошибок.
— Я и не собираюсь у него этого отнимать, — с легким раздражением ответил Луис. — Никто не пытается отрицать его бесспорные достоинства как первооткрывателя, но, к сожалению, большинство великих людей созданы для выполнения какой-то конкретной задачи, за пределами которой наносят лишь вред. Колумб как раз из их числа.
— Вы и впрямь считаете, что нас повесят, если вернемся?
— А почему бы и нет, раз вешают стольких невинных? Лично я рисковать не собираюсь. Новый Свет такой огромный, но все равно недостаточно велик, чтобы вместить нас обоих, — улыбнулся он. — А у адмирала все преимущества.
— Иногда я жалею, что вы отправились со мной в это нелепое плавание, — сказала донья Мариана с легкой грустью. — Это не ваша война, и каким бы ни был результат, не думаю, что он вас устроит.
Дон Луис не спешил с ответом. Вместо этого он зажег одну из толстых сигар, к которым пристрастился с того самого дня, когда они вместе со Сьенфуэгосом высадились на Кубе, и стал пускать густые кольца дыма. Несомненно, он первым из европейцев научился это делать. Наконец, он все же ответил:
— Не забывайте, сеньора, что мне уже больше сорока, пятнадцать лет назад я вынужден был покинуть свою страну, а восемь лет назад — отречься от своей веры, приняв чужую — с большой неохотой, из страха или в надежде на какие-то выгоды, и эта надежда, кстати, так и не оправдалась, — с этими словами он выпустил пару новых дымовых колец, после чего добавил: — У меня нет семьи и нет никаких увлечений, кроме чтения книг и изучения языков, даже деньги мне в достаточной степени безразличны, несмотря на кровь, текущую в моих жилах, — он повернул руки ладонями вверх. — Все, что еще держит меня в этом мире — это лишь вы и то, что так или иначе имеет к вам отношение. Лишь вы — единственное, ради чего еще стоит жить и дышать.
Донья Мариана с нежностью взяла его за руку.
— Вы тоже мне дороги, — ответила она. — Я вас очень ценю, но должна предупредить, что вы совершаете большую ошибку, делая меня целью своего существования, поскольку, если я найду Сьенфуэгоса, вы потеряете меня навсегда.
— Или вы потеряете себя из-за этого чертова канарца, — произнес он, нежно поглаживая ее по руке, которую донья Мариана не спешила отнимать. — Видите ли, это не столько любовь, сколько вопрос выживания. Когда мы достигаем определенного возраста, нам нужно ухватиться за какую-то мечту, чтобы двигаться дальше. Для вас такой мечтой стало стремление найти Сьенфуэгоса, а для меня — желание быть рядом с вами, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Что бы мы стали делать без этой мечты? И на что потратили бы остаток жизни?
— Мы еще молоды, — возразила немка. — По крайней мере, а считаю себя молодой.
— Дело не в прожитых годах, а в том, что мы пережили за это время. Я посетил больше двадцати стран, прошел семь войн, потерял двоих братьев во время пожара, был одним из тех, кто первым пересек Сумрачный океан и исследовал новые земли, о существовании которых никто даже не подозревал... Сотни людей не испытали даже малой толики того, что выпало на мою долю, так что я с полным правом могу считать себя усталым путником, чья дорога близится к концу.
