Амундсен и шестеро набранных им в команду моряков чувствовали, что дальше так продолжаться не может: вот-вот должен был наступить какой-то перелом — либо они смогут достать денег и отплыть, либо экспедиция будет сорвана, но неопределенное ожидание непонятно чего в любом случае прекратится. И, в конце концов, это случилось. Однажды вечером, пригласив к себе всех шестерых подчиненных, Руал обвел их глазами и напряженным голосом сообщил:
— Утром я был у Стенсена. Пытался выпросить у него еще одну отсрочку, но он на меня разве что с кулаками не полез. В общем, мне дали двадцать четыре часа, чтобы заплатить за все или он конфискует свои товары.
Моряки встревоженно переглянулись. Один из самых крупных поставщиков Амундсена имел полное право привести свою угрозу в исполнение. Он вообще проявил себя очень терпеливым человеком: его уговаривали "еще немного подождать" в течение полугода, и до поры до времени он соглашался продлить сроки уплаты. Но надеяться, что его терпение никогда не закончится, было бы глупо…
Члены команды, выслушав эту новость, возмущенно зашумели.
— Так значит, у нас только двадцать четыре часа, чтобы достать деньги? — деловито переспросил штурман "Йоа", Годфрид Хансен. По его лицу было видно, что он уже обдумывает, где еще можно попробовать раздобыть необходимую сумму.
— Уже не двадцати четыре, а тринадцать, — охладил его пыл Амундсен. — К тому же скоро ночь. Парни, я не для того вам это сказал, чтобы вы стали срочно искать деньги — мы с вами и так их доставали везде, где только можно. Я хочу поговорить с вами о другом. Мы можем выполнить условия Стенсена и вернуть ему утром все, что ему принадлежит. Но это будет значит, что экспедиция откладывается еще хотя бы на несколько месяцев. А скорее всего, как минимум на год, потому что кроме Стенсена есть и другие кредиторы, и теперь они наверняка возьмут с него пример. И новых поставщиков и меценатов нам будет найти еще сложнее — если все узнают, что мы не смогли расплатиться сейчас, нам вообще перестанут доверять. Так что, может быть, мы и вовсе никогда не найдем средства на экспедицию…
Он сделал паузу и еще раз оглядел своих помощников. Годфрид Хансен продолжал напряженно что-то подсчитывать, бормоча что-то на своем родном датском языке. Второй штурман Хельмер Хансен возмущенно сжимал и разжимал кулаки. Машинисты Педер Ристведт и Густав Вик о чем-то спорили вполголоса. Шкипер Антон Лунд сидел молча, опустив глаза и кусая губы. И только неунывающий кок Адольф Хенрик Линдстрем, с которым Руала в свое время познакомил друг Нансена Свердруп, даже теперь оставался спокойным и чуть заметно улыбался. А глаза его были такими хитрыми, словно он уже догадался о том, что Амундсен скажет своим друзьям дальше.
Все они были примерно одного возраста с Амундсеном — кто чуть старше, кто немного младше. Всех он пока еще знал не слишком хорошо: они еще не ходили вместе в длительные плавания, не выручали друг друга в опасных ситуациях, не дрожали рядом от холода и не делили последнюю пачку сухарей. Но по тому, как они смотрели на своего командира — готовые согласиться с тем, что он предложит, и в то же время способные не слепо подчиняться его приказам, а обдумать услышанное — Руал понял, что подобрал себе команду правильно. И что им можно сказать то, что он собирался сказать.
— Парни, — снова заговорил капитан. — Мы можем вернуть все снаряжение и продукты и никуда не плыть. А можем отчалить прямо сейчас, пока нас не хватились, и вернуться через два года знаменитыми. Тогда мы сможем не только расплатиться с долгами, но и принести всем нашим кредиторам гораздо больше денег. Да, меня после этого все равно могут посадить за растрату и побег, но вас никто обвинять не будет — это мое решение, а вы обязаны выполнять мои приказы. И мы в любом случае совершим очень важное плавание и наверняка сделаем много научных открытий. Ребята, я мог бы вызвать вас на "Йоа" и просто отдать приказ к отплытию, но я не хочу этого делать, не хочу вас обманывать. Поэтому пока я не приказываю, а только спрашиваю: вы хотите уйти в плавание прямо сейчас?
Они дали ответ не сразу. В первый момент на лице каждого из шести моряков отразилось сомнение, а потом — быстрая и напряженная работа мысли. И лишь затем наступившую тишину разорвали сразу два голоса:
— Так чего же мы ждем? Бегом в порт, на "Йоа", пока туда приставы не приперлись! — перекрикивая друг друга, вскочили на ноги оба Хансена. Их глаза, только что злые и обиженные, теперь горели восторженным, почти детским азартом.
Четверо остальных мужчин молча, но с полным одобрением закивали, и Амундсен почувствовал, что, несмотря на все тревоги, его лицо начинает медленно расплываться в улыбке.
— И в самом деле, чего мы ждем? Собирайтесь по-быстрому и через час встретимся на причале! — приказал он, и его гости поспешно кинулись к двери.
Когда помощники Руала вышли на улицу, там начал накрапывать дождь. Меньше чем через час, когда они встретились на ведущей к порту дороге, оказавшись там почти одновременно, этот легкий летний дождик успел превратиться в сильнейший ливень, но никого из беглецов это не расстроило. Увидев друг друга, они лишь обрадовались такому удивительному совпадению и, страшно довольные, все вместе помчались к своему кораблю.
Все последующие месяцы и годы, проведенные в плавании, Руал вспоминал это бегство под больно хлеставшим их лица ледяным, как приполярные воды, дождем, и ему становилось радостно. В этом бегстве было что-то озорное, детское, абсолютно свободное — и сколько капитан "Йоа" ни напоминал себе, что именно этот побег из-под носа у кредиторов наверняка лишит его свободы после возвращения в Норвегию, избавиться от радостных эмоций он не мог. В нем жила уверенность, что путешествие, начавшееся таким авантюрным поступком, обязательно должно пройти успешно и благополучно для всей его команды и увенчаться открытием, к которому он так давно стремился.
Так и вышло. "Йоа" пережила несколько штормов и серьезный пожар, но никто из полярников не пострадал, и все они, в конце концов, добрались до пролива, за которым их ждал берег североамериканского континента. Правда, случилось это лишь через два года после "поспешного" отплытия Руала и его друзей из Христиании. Около года они провели в поселении эскимосов, впервые повстречавших людей из цивилизованного мира, и впечатления Амундсена от этого удивительного знакомства с совершенно иным, ни в малейшей степени не похожим на европейцев народом затмили воспоминания обо всех его прошлых плаваниях…
…Руал открыл глаза, посмотрел на часы, убедился, что идти на обед еще рано, и стал перебирать в памяти особенно яркие моменты своей жизни с эскимосами. Вот их первая встреча: он бросает на снег ружье и протягивает надвигающимся на него с угрожающим видам мужчинам пустые руки — и их хмурые, напряженные лица начинают разглаживаться. Вот они с Хельмером пытаются заучить хотя бы некоторые, самые необходимые, чтобы хоть как-то объясняться, слова их языка — вроде и простые, но до чего же неудобные для произнесения! А вот они с восхищением разглядывают первосортные песцовые шкурки, сияющие на солнце серебристо-голубыми бликами, и спорят о том, что предложить местным жителям взамен: ножи, топоры и прочая утварь, на которую северный народ поглядывает, разве что не облизываясь, кажутся путешественникам слишком низкой платой за такую красоту, хотя для местных жителей это тоже огромная ценность…
