— Кто там? — тихо спросил женский голос.
— Господи, Господи! — бормотал Ла Моль. — Они идут… я их слышу… я их вижу… Это я!.. Я!..
— Кто вы? — произнес тот же голос. Ла Моль вспомнил пароль.
— Наварра! Наварра! — крикнул он.
Дверь тотчас отворилась. Ла Моль, не поблагодарив и даже не заметив Жийону, ворвался в прихожую, пробежал коридор, две или три комнаты и очутился в спальне, освещенной лампой, свисавшей с потолка.
На кровати резного дуба за бархатным, расшитым золотыми лилиями пологом лежала полуобнаженная женщина и, опершись на локоть, смотрела на него расширенными от ужаса глазами.
Ла Моль подбежал к лежавшей даме.
— Сударыня! — вскричал он — Там убивают, там режут моих собратьев! Они хотят убить, хотят зарезать и меня… Ах! Ведь вы королева… Спасите меня!
Он бросился к ее ногам, оставив на ковре широкий кровавый след.
Увидев перед собой человека на коленях, растерзанного, бледного, королева Наваррская приподнялась и, в страхе закрыв лицо руками, начала звать на помощь.
— Бога ради не зовите! — говорил Ла Моль, пытаясь встать. — Если вас услышат, я погиб! Убийцы гнались за мной, они были уже на лестнице. Я слышу их… Вот они! Вот!
— На помощь! — вне себя кричала королева Наваррская. — На помощь!
— Ах! Вы убиваете меня! — в отчаянии сказал Ла Моль. — Умереть от звука такого чарующего голоса, умереть от такой прекрасной руки! Не думал я, что это может случиться!
В ту же минуту дверь распахнулась, и в комнату ворвалась толпа людей, запыхавшихся, разъяренных, с лицами, испачканными порохом и кровью, со шпагами, аркебузами и алебардами.
Их вел за собой Коконнас; с рыжими всклокоченными волосами, с бледно-голубыми, неестественно расширенными глазами, с кровоточащей раной на щеке, нанесенной шпагою Ла Моля, пьемонтец был страшен.
— Черт побери! Вот он, вот он! А-а, наконец-то попался! — кричал Коконнас.
Ла Моль поискал глазами какое-нибудь оружие, но не нашел ничего. Он посмотрел на королеву и увидел на ее лице выражение глубокой жалости. Тогда он понял, что только она может спасти его, метнулся к ней и обнял ее.
Коконнас сделал три шага вперед и концом длинной рапиры нанес еще одну рану в плечо своего врага; несколько капель красной теплой крови, словно роса, окропили белые душистые простыни Маргариты.
Увидев кровь, чувствуя содрогания прижавшегося к ней человека, Маргарита бросилась вместе с ним в проход между кроватью и стеной. И вовремя: силы Ла Моля иссякли, он был не в силах пошевельнуться — ни для того, чтобы бежать, ни для того, чтобы защищаться. Склонив голову на плечо молодой женщины, он судорожно цеплялся за нее руками, раздирая тонкий вышитый батист, облекавший волною газа тело Маргариты.
— Ваше величество! Спасите! — пролепетал он замирающим голосом.
Больше он уже ничего не мог сказать. Глаза его, словно подернутые предсмертной дымкой, затуманились, голова бессильно запрокинулась, руки повисли, ноги подкосились, и он упал на пол в лужу своей крови, увлекая за собой и королеву.
Коконнас, возбужденный криками, опьяненный запахом крови, ожесточенный яростной погоней, протянул руку к королевскому алькову. Одно мгновение — и он пронзил бы сердце Ла Моля, а может быть, и сердце Маргариты.
При виде обнаженного клинка, а главное, при виде этой неслыханной дерзости дочь королей выпрямилась во весь рост и вскрикнула, и в этом страшном крике было столько негодования, ярости и гнева, что пьемонтец замер под властью неведомого ему чувства; правда и то, что если бы на сцене не появилось новое действующее лицо, это чувство растаяло бы так же быстро, как снег под лучами апрельского солнца.
Но дверь, скрытая в стене, внезапно распахнулась, и в комнату вбежал бледный, взъерошенный юноша лет шестнадцати-семнадцати в черном одеянии.
— Сестра, не бойся, не бойся! Я здесь! Я здесь! — крикнул он.
— Франсуа! Франсуа! Помоги мне! — воскликнула Маргарита.
— Герцог Алансонский! — прошептал Ла Юрьер, опуская аркебузу.
— Черт побери! Принц крови! — отступив на шаг, пробурчал Коконнас.
Герцог Алансонский огляделся вокруг.
Маргарита с распущенными волосами, еще красивее, чем всегда, стояла, прислонившись к стене, одна среди мужчин, в глазах которых сверкала ярость, по лбу у нее струился пот, на губах выступила пена.
— Мерзавцы! — крикнул герцог.
— Спаси меня, брат! — сказала Маргарита, теряя силы. — Они хотят меня убить.
Бледное лицо герцога вспыхнуло.
Он был безоружен, но, помня, кто он такой, он, судорожно сжав кулаки, стал наступать на Коконнаса и его товарищей, а они в страхе отступали перед его сверкавшими, как молнии, глазами.
— Может быть, вы убьете и принца крови? Ну-ка! Они продолжали отступать.
— Эй, командир моей охраны! — крикнул он. — Сюда! Перевешайте этих разбойников!
Испуганный гораздо больше видом этого безоружного юноши, чем целым отрядом рейтаров или ландскнехтов, Коконнас уже допятился до двери. Ла Юрьер с быстротой оленя умчался вниз по лестнице, а солдаты теснились и толкались в прихожей, так как размеры двери не соответствовали их горячему желанию поскорее очутиться за стенами Лувра.
Тем временем Маргарита инстинктивно набросила свою камчатную простыню на лежавшего без чувств молодого человека и отошла от него.
Когда исчез последний убийца, герцог Алансонский обернулся.
— Сестра, ты ранена? — воскликнул он, увидав, что Маргарита вся в крови.
Он бросился к сестре с такой тревогой, которая сделала бы честь его братской нежности, если бы эта нежность не выдавала чувства, не приличествующего брату.
— Нет, не думаю. — ответила она, — а если и ранена, то легко.
— Но на тебе кровь, — сказал герцог, дрожащими руками ощупывая тело Маргариты, — откуда же она?
— Не знаю, — отвечала Маргарита. — Один из этих негодяев схватил меня — возможно, он был ранен.
— Схватить мою сестру! — воскликнул герцог. — О, если бы ты указала мне на него хоть пальцем, если бы ты сказала мне, кто из них это сделал, если бы я мог найти его!
— Tсc! — произнесла Маргарита.
— А что? — спросил Франсуа.
— Да то, что, если вас увидят у меня в комнате в это время…
— Разве брат не может зайти к сестре, Маргарита? Королева посмотрела на герцога Алансонского так пристально и так грозно, что юноша отошел подальше.
— Да, да, Маргарита, ты права, я пойду к себе, — сказал он. — Но не можешь же ты остаться одна В такую страшную ночь! Хочешь, я позову Жийону?
— Нет, нет, никого не надо. Иди. Франсуа, иди тем же ходом, каким пришел.
