– Ну… по‑че-му, блин! По-че-му нельзя, – я орала это, разя мечом тех, кто пытался дотянуться до знаменосца, – просто удрать?! Да куда ж вы, сволочи, лезете?!
И вдруг… Я не всесильна, и находилась со стороны знамени, но чья‑то пика пробила уже и без того едва державшийся щит знаменосца, а заодно и его кольчугу. Тот только успел прохрипеть: «Знамя…» – падая на шею своего коня.
Я успела подхватить древко, и стяг князя Александра лишь на миг склонился, тут же выпрямившись. Теперь мне предстояло защищать этот стяг. Но у меня не было ни нарочно сделанного упора у седла, ни такого же у стремени, мало того, чтобы взять древко себе, я вынуждена просто перерубить ремень, помогавший поддерживать его. Этот ремень был перекинут петлей через шею знаменосца, но даже посмотреть, жив ли бедолага или ранен, возможности не было.
И думать тоже некогда. Вот когда снова выручила моя леворукость! Наверное, в тысячный раз за время своего пребывания в тринадцатом веке я добрым словом помянула свою способность биться мечом обеими руками. Оружие быстро перекочевало в левую руку, меня в отличие от знаменосца защищать некому, предстояло отбиваться от наседавших кнехтов не столько за саму себя, сколько за стяг в моих руках.
Если за себя я могла драться как лев, то за знамя вполне способна порвать на куски все рыцарское войско вместе с их железобетонной амуницией и конями тоже! Что я там орала, как материлась, не помню, но подозреваю, что даже у оказавшихся рядом лошадей уши вяли. Мне было плевать на душевные страдания четвероногих, да и двуногих тоже, я орала, на кого‑то наскакивала, даже сбивала с ног…
И сколько это продолжалось, тоже не помню.
Вдруг… я уже однажды переживала такое, когда ты видишь, что приближается наконечник копья, понимаешь, что уже ни уклониться, ни отбить не успеешь, а значит, просто погибнешь. Тогда на Неве меня спас Тишаня, одним ударом превратив такое древко в обломок. Теперь рядом его не было, а наконечник метил не просто в меня, он двигался прямо в глаз!
– А вот это конец…
Не знаю, успела я только подумать или все же сказать, положение дел это не меняло. Конечно, как и следовало по законам жанра, время остановилось или почти остановилось, замедлившись до полного безобразия. Мелькнула еще одна мысль: скорей бы уж…
И… наконечник остановился всего в нескольких сантиметрах от моего глаза, словно наткнувшись на невидимую преграду! Этого хватило, чтобы резко наклониться и, в свою очередь, врезать обидчику, из‑за которого я чуть не отправилась на тот свет, мечом. Он уже был мертв, а я все рубила и рубила теперь уже его лошадь. Все‑таки страшно побывать на волосок от гибели и чудом избежать ее. Вот именно, чудом, потому что ни по каким физическим законам нормального, обычного мира копье остановиться просто не могло. Значит, сработала моя защита, сработал оберег!
Ага! Вот вам! Я неуничтожимая! Кураж от сознания этого попер такой, что я, кажется, и древком знамени сшибла с коней парочку легких всадников.
– Ага, гады! Получили?! А вот еще! И еще! И еще! И все вам, вам, кому же другому? Мало?! Щас добавлю! Ща-ас я вам…
Но им было уже не до боя, отрезанные от тяжеловооруженных рыцарей и совершенно неожиданно оказавшиеся в окружении, кнехты прилагали неимоверные усилия, чтобы из него вырваться и удрать восвояси.
До Соболичьского берега довольно далеко, и бежать надо по льду, залитому талой водой. Не спасали никакие специальные шипы на подошвах башмаков, кнехты скользили, падали, поднимались и снова бежали. За одним из них несся, размахивая дубиной, Пестрим, на бегу страшно ругаясь. Рыцари-крестоносцы еще упорно сопротивлялись, но тысячи кнехтов уже устремились обратно через озеро.
Вице-магистр понял, что ситуацию пора спасать, иначе рыцари попросту окажутся без поддержки против невесть откуда взявшейся конницы русских. Навстречу ему за каким‑то кнехтом бежал рус, размахивая оружием. Вельвен сначала сразил труса кнехта, а потом и русского. Не оглядываясь на упавших воинов, он бросился в гущу боя, пытаясь заставить вернуться прежде всего пеших. Но тут произошло ужасное. Панике поддались и прославленные рыцари ордена. На лед одно за другим падали боевые орденские знамена! А сами рыцари тоже бросились удирать. Далеко не все, очень многие бились до конца, но все больше казалось, что количество русских увеличивается, на одного рыцаря их по нескольку десятков. Вельвен не сразу сообразил, что это из‑за того, что все больше крестоносцев не на своих конях, а попросту беспомощно валяются на льду, не в силах подняться, даже не будучи убитыми! Битва была позорно проиграна!
Паника в рядах рыцарей стала почти всеобщей, ради спасения они сбрасывали с себя все, что могли. На лед летели боевые рукавицы, сорванные с головы шлемы, даже щиты и мечи! Латы снять на бегу невозможно, потому догнать рыцаря, уносившего ноги без коня, несложно и добить его безоружного тоже. С каким удовольствием русские крошили головы своим врагам, принесшим столько горя на русские земли! Их же собственные шипастые булавы и впечатывались в немецкие черепа.
Добежать до Соболичьского берега просто невозможно, и даже пробиться сквозь вооруженных русских тоже не получалось, и тогда рыцари, кто на конях, а кто и без, бросились к устью реки Желчи. До берега рукой подать, но русские почему‑то не очень стремились догнать противника. Казалось, спасение близко, рыцари прибавили шаг, побежали уже массово, буквально рванули к спасительной полосе суши за камышами. И тут… Псковичи всегда помнили, что не только в апреле, даже в начале марта на лед Сиговицы ступать нельзя! Река Желча, впадая в озеро, основательно подмывала лед у своего берега, и он бывал крепким только в очень сильные морозы. Потому князь Александр с той стороны даже полки не поставил, Желча давно превратила толстый слой льда в тонкий, а глубина у берега немалая. К грохоту сталкивающихся клинков добавился и сильный треск. Казалось, начался ледоход. Вокруг меня в испуге оглядывались на берег Желчи, а я, сообразив, что произошло, заорала что было мочи:
– Лед под Желчью дрогнул! Сиговица провалилась!
Не все поняли что это, но все поняли другое – бежавшие на берег рыцари попросту начали один за другим уходить под лед! Пешему отскочить и то трудно, а уж конному тем более. Ни остановиться, ни просто выбраться из стремительно растущей полыньи рыцари не могли, а потому успешно булькали, пуская пузыри и отчаянно вопя. Русские немного отвлеклись на происходящее на Сиговице, и части рыцарей и кнехтов удалось тем временем бежать на Соболичьский берег. Их преследовали какое‑то время, даже смогли нескольких убить, но потом погиб еще один из ладожан, слишком далеко отошедший от своих, на него набросились сразу трое рыцарей, и русские вернулись обратно, добивать оставшихся у Вороньего камня. Но и там бегство было полным. Остановило рыцарей только то, что лед не просто пошел трещинами, а попросту провалился. Большое количество тяжеловооруженных рыцарей выбраться на берег не смогло. Немцы шли на дно быстро, даже не успев крикнуть: «Помогите!» Хотя все равно спасать никто не стал бы. Русские жалели только доспехи, но никак не врагов в них.
