Однако я не могла провести всей ночи в кресле. Чувствуя холод, начинавший постепенно овладевать мной, я решила лечь одетой. Подойдя к постели, не глядя ни в ту, ни в другую сторону, я бросилась под одеяло и закрыла им голову. Я пробыла в таком положении почти час, не думая даже о возможности заснуть. Этот час я буду помнить всю мою жизнь; паук ткал паутину в углу алькова, и я слушала тихий звук непрерывного труда ночного работника. Вдруг паук перестал трудиться, прерванный другим шумом. Мне показалось, что я услышала слабый скрип, подобный тому, который произвела дверь библиотеки, когда я надавила медную кнопку. Я поспешно высунула голову из-под одеяла и с окаменевшей шеей, удерживая дыхание, с рукой на сердце, чтобы ослабить его биение, вбирала в себя безмолвие, сомневаясь еще. Вскоре мне не в чем уже было сомневаться.
Я не ошиблась: паркет трещал под тяжестью тела, шаги приближались, опрокинули стул. Но, без сомнения, тот, кто шел, боялся быть услышанным, потому что шум тотчас прекратился, наступила полная тишина. Паук начал опять свою паутину… О, вы видите, все эти подробности так свежи в моей памяти, будто я все еще лежу там в постели, едва живая от ужаса.
Я услышала вновь движение в библиотеке, кто-то опять шел, приближаясь к тому месту, где стояла моя кровать, чья-то рука дотронулась до перегородки… Я была отделена от шедшего только толщиной одной доски. Мне показалось, что отодвигают перегородку… Я замерла в неподвижности и притворилась спящей: сон был единственным моим оружием. Если это вор, то он, думая, что я не вижу и не слышу его, может быть, пощадит меня, считая мою смерть бесполезной. Мое лицо, обращенное к полу, было в тени, и я могла не закрывать глаза. Я увидела, как заколебались занавеси, чья-то рука медленно раздвигала их; потом между красными драпировками появилось бледное лицо. Последний свет камина, дрожавший в глубине алькова, осветил это видение, я узнала Горация и закрыла глаза…
Когда я открыла их, видение уже исчезло, но занавеси еще колебались. Я услышала шум задвигавшейся перегородки, потом удалявшийся шум шагов и скрип двери. Наконец, опять наступила тишина. Не знаю, сколько времени я пробыла без дыхания и без движения, но к рассвету, измученная этой ужасной ночью, впала в оцепенение, похожее на сон.
Я была разбужена малайцем, стучавшим в дверь, запертую мной изнутри. Я была одета и тотчас встала отодвинуть засов. Слуга открыл ставни, и я, увидев в своей комнате свет и солнце, бросилась к окну. Это был один из прекрасных дней осени, когда солнце, прежде чем покрыться облачной вуалью, бросает последнюю улыбку на землю. Все было так тихо и спокойно в парке, что я почти начала сомневаться в самой себе. Но происшествия ночи были живы в моем сердце, к тому же вид из окна напоминал мне малейшие подробности. Опять я увидела ворота, отворявшиеся, чтобы дать проход трем мужчинам с их ношей, аллею, по которой они шли, следы, которые остались на песке, более заметные в том месте, где жертва сопротивлялась, потому что те, кто нес ее, ступали тверже, чтобы умерить ее движения. Эти следы вели в описанном мной направлении и скрывались в тополевой аллее. Тогда я захотела увидеть что-нибудь еще, чтобы утвердиться в своих ночных воспоминаниях. Я вошла в библиотеку. Ставня была полуотворена, как я ее оставила, посреди комнаты лежал опрокинутый стул, шум от падения которого я слышала. Подойдя к перегородке и внимательно рассмотрев ее, я увидела неприметную выемку, по которой она двигалась. Я попробовала отодвинуть ее и заметила, что она стала подаваться. В эту минуту дверь моей комнаты отворилась. Я только успела отскочить от перегородки и схватить книгу с полки. Это был малаец; он пришел сказать, что завтрак готов. Я пошла за ним.
Войдя в залу, я вздрогнула от удивления: я думала найти там Горация, но его не было, и даже стол был накрыт на одну персону.
— Граф не возвращался? — спросила я.
Малаец знаком ответил мне отрицательно.
— Нет? — пробормотала я, изумленная.
— Нет! — повторил он опять жестом.
Я упала в кресло: граф не возвращался!.. Однако я видела его, он подходил к моей кровати, поднимал занавеси через час после того, как эти три человека… Но эти люди не были ли граф и его друзья Генрих и Макс, похитившие женщину? Они одни могли иметь ключ от парка и войти так свободно, никем не видимые и никого не беспокоя. Без сомнения, это так. Вот почему граф не хотел, чтобы я приехала в замок, вот почему принял меня так холодно и удалился под предлогом охоты. Похищение женщины было задумано до моего приезда, теперь оно исполнено! Граф больше не любит меня, он любит другую, и эта женщина в замке, в павильоне!
Чтобы увериться, что я ничего не видела, ничего не слышала и ничего не подозреваю, граф, вошел по лестнице библиотеки, отодвинул перегородку, поднял занавеси и, убедившись, что я сплю, возвратился к своей любви. Все было для меня так ясно и точно, как будто я сама видела. В одну минуту моя ревность осветила темноту, проникла сквозь стены; мне не оставалось ничего более узнавать. Я вышла, мне становилось душно.
Метла разровняла песок и загладила следы. Я направилась к тополевой аллее, дошла до дубового леса, увидела павильон и обошла его вокруг. Он был заперт и казался необитаемым, как и накануне. Возвратившись в замок, я вошла в свою комнату и бросилась в кресло, на котором в прошедшую ночь провела столько ужасных часов, и удивлялась своему страху!.. Это была тень, тьма или, скорее, отсутствие бурной страсти, которая таким образом ослабила мое сердце.
Я провела часть дня, прохаживаясь по своей комнате, отворяя и затворяя окно и ожидая вечера с таким же нетерпением, с каким страхом накануне ждала его приближения. Пришли доложить, что обед готов. Я сошла и увидела опять один прибор и возле него письмо. Узнав руку Горация, я поспешно сломала печать.
Он извинялся, что оставлял меня одну в продолжение двух дней, но он не мог возвратиться: с него взяли слово еще до моего приезда, и он должен был сдержать его, как бы дорого оно ему ни стоило. Я смяла письмо в руках, не кончив его, и бросила в камин, потом принудила себя есть, чтобы отвратить подозрения малайца. Окончив обед, возвратилась в свою комнату.
Вчерашнее мое приказание не было забыто: я увидела в камине большой огонь, но в этот вечер не он занимал меня. Я хотела составить себе план и села поразмыслить. Вчерашний страх был совершенно забыт.
Граф Гораций и его друзья (потому что это были они) вошли в ворота и пронесли эту женщину к павильону, потом граф поднялся по потайной лестнице, чтобы убедиться, спала ли я и не слышала или не видела чего-нибудь. Итак, мне остается только сойти по лестнице; я пройду той же дорогой и пойду туда, откуда он приходил. Я решилась следовать этому плану.
