Обыкновенно такие беседы кончались истерикой Тимофея и он, сжимая до белых пятен свои пудовые кулаки, близко подступал к своему другу и рычал, как бурый медведь:
— У-у, интернационалист проклятый! Это вот такие, как ты, Россию в карман Березовскому сунули. Вы еще ответите за эту вселенскую дурь, придет страшный суд и Господь побросает всех вас на раскаленную сковородку, а черти с крючковатыми носами будут прыгать вокруг и визжать от радости.
Выпустив пар, Тимофей садился где–нибудь подальше от друга, задумывался, а потом заключал:
— Тебе, наверное, при этих моих словах лезут в голову невеселые мысли: занесло, мол, Тимофея черт знает куда. Предлагает состав крови измерять. А в людях–то за миллионы лет развития всего понамешено. Нет, Петр, не о том моя речь. В моем поле зрения категории духа, а не крови. Кажется, говорил я тебе, и не раз, как Багратион, умирая на поле боя, подозвал к себе племянника и сказал: «Будь русским!» Грузину он сказал, а не кому–нибудь другому. Теперь Сталина возьми. Державу нашу до космоса вздыбил. А тоже ведь нерусский. Горбачев же вроде бы и русский. А в историю вошел как предатель всех времен и народов. Нет, нет, Петр, ты мне расовую теорию не шей; я тебе не Геббельс. Я Тимофей Курицын, и мир обо мне узнает!.. Душу надо иметь цельную — тогда и человеком будешь. Уж говорил тебе: предки Даля вон как далеко от нас родились, а Владимир Иванович, их потомок, толковый словарь русского языка создал. Екатерина Вторая и капли крови русской не имела, а вон какие дела на нашей земле творила. Где–то слышал я, что русские женщины на тронах других государств сидели, а по делам благим их и теперь там вспоминают. Душой надо быть родным, национальным — вот что важно!
Следователь, приготовившись писать, ждал ответа на поставленный им вопрос, но Курицын продолжал лежать с закрытыми глазами и, казалось, уж забыл о сидевшем за столом офицере и Барсове.
Карпентер напомнил о себе:
— Я жду ваших признаний.
Тимофей повернулся к нему, широко открыл глаза:
— Вы еще здесь? Разве вам не ясно, что откровенничать с вами я не расположен.
— Вам придется расположиться. В вашем доме совершены два уголовных преступления: вас выбросили с балкона, а другому раскроили череп.
— А как вы узнали обо всем об этом?
— Нам позвонили ваши соседи. А когда мы приехали, то на крыльце дома увидели окровавленного парня.
— Но, очевидно, один–то этот парень не смог же меня выбросить с балкона.
— Да, тут была теплая компания, но вся она разбежалась. Вот вы теперь и должны нам рассказать, кто тут был и что у вас произошло.
— Может быть, я и расскажу, но не вам.
— Почему не мне? — удивился следователь.
— Я человек разборчивый, не всякому врачу доверяю свое здоровье. И если мне потребуется адвокат, я тоже его буду выбирать.
— Адвоката да — вы вправе выбирать, но следователя назначает начальство. Оно выбрало меня.
— А кто ваш начальник?
— Начальник отделения милиции полковник Сухоруков.
Курицын пододвинул к себе стоявший на тумбочке телефон и стал звонить в милицию.
Сухоруков оказался у себя в кабинете.
— Вам звонит Курицын Тимофей Васильевич, начальник ракетного цеха Северного завода. Я только что совершил полет с третьего этажа, — конечно же не по своей воле. От вас приехал следователь Карпентер, но я с ним беседовать не желаю. Прошу прислать другого и непременно русского…
И, не поворачиваясь к следователю, протянул ему трубку. Тот выслушал команду начальника и, обращаясь к Курицыну, глухо, с затаенной обидой проговорил:
— Сейчас придет другой следователь.
И вышел.
Барсов покачал головой:
— Ну и ну! Что ты себе позволяешь? Конфликтовать с милицией? Да они тебе живо статью пришьют.
На что Тимофей спокойно ответил:
— Вот если бы Карпентер вел мое дело, у нас бы и вышло: не они меня кинули с балкона, а я их всех повыбросил. Он, Карпентер, мастер наводить тень на плетень, из черного делать белое, а из синички лягушку.
— Но ты же его не знаешь. Вполне возможно, что он и неплохой малый и дело бы твое повел честно.
Барсов заранее знал ответ своего приятеля, но спрашивал из желания задрать его и побудить к философическим монологам. Но Курицын ответил просто:
— Это ты не знаешь Карпентера, а у меня он, слава ихнему богу Яхве, семнадцать лет под боком лежал.
— Кто лежал?
— Карпентер! Только мой Карпентер в юбке, и фамилия у него несколько заковыристей: Шрап–нель–цер! Вишь, как обозвали ее папашу, а может, и того дальше — дедушку. Язык сломаешь! Я лет десять привыкал, пока запомнил. Шрап- нель–цер! Во! — и он поднял вверх указательный палец. — Запоминай и ты, пригодится. Они пока твой завод остановили, зарплаты всех нас лишили, теперь вот из квартиры тебя выкинули. А там, глядишь, и шкуру с живого сдерут. Вот тогда и ты орать начнешь: ай–ай–яй! Шрапнельцеры проклятые! И за трубу чугунную схватишься, как я вот теперь. Азика по башке кулаком огладил.
Он поднял туго сжатый огромный кулак и повертел им, словно впервые видел и дивился силе, сокрытой в нем.
Вошли молодой офицер и доктор, пожилой, лицо усталое, а в глазах досада и нетерпение. Сел в ногах Курицына, оглядел его, стал задавать вопросы:
— На что жалуетесь, что болит?..
— Слава Богу — ничего, почти ничего, вот только лицо ободрал, да плечо ушиб, да еще правая нога болит.
Врач откинул одеяло, стал осматривать. И продолжал спрашивать:
— Как же это вы… с балкона прыгнули?..
— А так — лавры Икара не дают покоя. Хотел как и он… без парашюта. Да вот — не рассчитал малость.
— А вы, как я вижу, балагур. Это хорошо: веселый нрав тоже лечит. А кто это тому мальчику… прическу испортил?
— Виноват, доктор. Кулак у меня тяжеловат. Я живу на втором этаже, а на третьем жена моя с сыном. Жены–то нет, она сейчас в Вене у тетки гостит, а я к сыну зашел. У него на тот час пирушка была: три школьных дружка за столом сидели и два незнакомых кавказца. Ну, один из них мне под нос баллончик ядовитый сунул, и к балкону потащили. Я в последний момент и хватил кулаком по голове обидчика. Да жаль второго угостить не успел.
Курицын рассказывал, а следователь записывал. Это был светловолосый лейтенант, почти мальчик, в новенькой милицейской форме, — он, видимо, недавно вышел из училища. И когда доктор написал свое заключение, офицер поблагодарил его и попросил спуститься вниз к пострадавшему кавказцу.
А когда доктор ушел, представился:
— Я лейтенант Башмачкин. Мне приказано допросить вас.
Курицын оглядел его и довольно закивал головой.
— Вам я отвечу на все вопросы. Но прежде скажите, как это вы так быстро к нам явились?
