Галл покосился на свой острый нож и присел на бортик, не смешиваясь с матросами. Трибун тронул ладонью рукоятку меча и взбежал по трапу.
Он сделал несколько шагов по палубе и собирался уже нырнуть в каюту Никомеда, в Которой — как было заметно сквозь щели в стене — горел свет, когда четыре мощные руки крепко схватили его с двух сторон. Трибун отчаянно дернулся, пытаясь дотянуться до меча, но почувствовал себя так, словно на него навесили пару талантов цепей.
— Стой спокойно, — сказал негромкий голос ему в ухо.
Перед глазами Сабина тускло блеснул металл.
Он был реалистом и не пытался сопротивляться. Сзади и с боков застучали шаги, подходили еще люди.
Спереди к Сабину приблизился закутанный в плащ человек и несколько секунд пристально разглядывал его.
— Это он? — спросил наконец мужчина, адресуясь куда-то в темноту.
— Он, он самый, господин, — ответил возбужденный голос шкипера Никомеда, — Изменник, да проклянут его боги...
— Тихо! — отрезал человек в плаще. — Говорить будешь, когда я спрошу.
Затем он вновь посмотрел на Сабина.
— Как тебя зовут? — спросил он. — И кто ты такой?
Сабин мысленно усмехнулся, вспомнив, как недавно он сам задавал подобные вопросы выловленному из воды пирату. Хотя, собственно, было ему совсем не до смеха.
— Зовут меня Гай Валерий Сабин, — ответил он с расстановкой. — Я — трибун Первого Италийского легиона. Теперь в отставке. А кто такие вы и по какому праву...
— Узнаешь, узнаешь, — нетерпеливо махнул рукой мужчина. — В свое время. Я обещаю. Теперь скажи мне, действительно ли ты собирался сейчас плыть на Планацию?
— Да, собирался, — ответил Сабин после паузы.
Отрицать это было бы бессмысленно — наверняка подлый Никомед продал его со всеми потрохами.
Сабин уже заметил, что за руки его держали преторианцы с орлами на панцирях, и понял, что им заинтересовались городские власти. Ну да, ясно — он же хотел встретиться со ссыльным членом цезарской семьи. Это наверняка должно было всполошить местного претора и его службу безопасности.
— Зачем ты собирался ехать на остров? — продолжал спрашивать человек в плаще.
— Это мое дело, — дерзко ответил Сабин, размышляя, отрубят ли ему голову, или тоже сошлют куда-то в глушь.
— Нет, не твое, — покачал головой мужчина. — Или у тебя есть пропуск, подписанный цезарем?
Пропуска у Сабина, конечно же, не было, поэтому он просто промолчал. Предъявлять письмо Германика, естественно, не хотелось.
— Вижу, ты не очень склонен отвечать на вопросы, — с укором заметил мужчина в плаще. — Этим ты только осложняешь свое положение.
— Да он вообще странный тип, — снова встрял Никомед. — Вот, взял и отпустил пирата, которого мы выловили из моря.
— Если ты не закроешь рот, — холодно сказал мужчина, — я отправлю тебя в тюрьму за соучастие.
Грек обиженно хрюкнул и замолк.
— Ну, так как? — снова обратился к Сабину незнакомец. — Ты же прекрасно понимаешь, что тебе грозит обвинение в государственной измене. Но у тебя есть возможность смягчить свою участь. Будешь отвечать на мои вопросы?
Сабин тяжело вздохнул. Все, что начинается шестнадцатого июля, просто не может закончиться благополучно. У него оставался только один шанс. И трибун решил его использовать. А что еще было делать?
— На твои — не буду, — жестко ответил он. — Отчет в своих действиях я могу дать только цезарю. И — как римский гражданин — имею на это право.
— Да, уж права-то вы свои знаете, — заметил мужчина. — Но почему ты уверен, что цезарь захочет разговаривать с тобой, государственным преступником?
— Захочет, — упрямо сказал Сабин, чувствуя себя так, словно сам таскает дрова на свой погребальный костер. — У меня есть, что ему сообщить.
На пристани внезапно послышался какой-то шум, крики, ругательства; через минуту двое преторианцев втащили на палубу упирающегося Корникса. Следом шел центурион.
— Этот парень хотел смыться, — доложил он и протянул руку к мужчине в плаще. — Вот что мы нашли у него в мешке.
Тот принял от центуриона восковые таблички, письмо Германика, адресованное Агриппе Постуму.
— Ага, — сказал мужчина глубокомысленно. — Еще лучше. Что это такое? — вновь обратился он к Сабину.
— Письмо, — глупо ответил тот.
— Вижу. Кому?
Трибун вздохнул и опустил глаза. Вот теперь ему конец. И бедняга Корникс сложит свою голову. А он ведь предупреждал...
Не дождавшись ответа, мужчина в плаще повертел таблички в руках.
— Да, — сказал он задумчиво. — Дело серьезнее, чем я думал. Последний раз спрашиваю — ты будешь отвечать на вопросы?
— Тебе — нет, — отрезал Сабин.
А что ему было терять?
— Ну, ладно, — вздохнул мужчина. — Как хочешь.
Он повернулся и двинулся в каюту капитана, бросив через плечо преторианцам:
— Давайте его сюда.
Солдаты не очень вежливо подтолкнули Сабина, тот сделал несколько шагов и почти уперся лицом в деревянную дверь.
— Останьтесь здесь, — приказал мужчина в плаще и шагнул в комнату, тут же отступив в сторону, чтобы дать дорогу Сабину.
Гвардейцы в последний раз подтолкнули трибуна и замерли у косяка.
Тот вошел в каюту, щуря глаза от яркого света факела в подставке на стене.
Он не сразу заметил, что в помещении находился еще один человек, сидевший за столом капитана. Его голову покрывал капюшон шерстяного плаща.
Дверь за Сабином захлопнулась. Мужчина, который только что допрашивал его, отошел к стене и стал там, скрестив руки на груди. Сидевший за столом пошевелился.
Сабин молча смотрел на него, гадая, что же еще задумали коварные боги.
Человек медленно откинул с головы капюшон.
Это был худощавый, среднего роста мужчина; длинные седые волосы спускались ему на самые плечи, тонкие ноздри чуть раздувались, а усталые старческие глаза не мигая смотрели на трибуна.
Сабин сразу узнал его.
То был цезарь Август.
— Ну, — сказал сенатор и консуляр Гней Сентий Сатурнин, поднимаясь на ноги. — Что-то мы заговорились с тобой. Пора бы и немного отдохнуть.
Луций Либон тоже вскочил со скамьи.
— Сиди, сиди, сынок.
Сенатор ласково похлопал его по плечу.
— Побудь тут еще немного. Сдается мне, одна юная особа просто сгорает от желания увидеть тебя и на крыльях прилетит, когда я скажу ей, кто тут ждет.
Луций невольно покраснел. Он и сам очень хотел увидеть эту юную особу.
— Ладно, — с улыбкой сказал Сатурнин. — Я пойду распоряжусь насчет обеда, а вы пока сможете погулять в саду. Кажется, молодежь любит такие прогулки наедине, а?
— Ну, ты же знаешь, — смущенно пробормотал Луций, — на мою честь можно положиться...
