Так описывает Мария Каппель свою последнюю встречу с графом Ш(арпантье), окончательно лишившую ее надежды.
Согласимся, что трудно быть несчастнее бедной Марии. В двадцать один год она потеряла всех ближайших родственников, которые могли бы ей служить опорой. Лишилась она и последней надежды выйти замуж за любимого человека. После того, как имущество деда было поделено, ей досталось весьма скромное состояние – кажется, восемьдесят тысяч франков. Приходилось надеяться на милость какой-нибудь из тетушек.
Ее взяла к себе мадам Гара. Мария прожила в доме семейства Гара уже чуть ли не год[94], и вот однажды мой друг по имени Брэндо, директор газеты «Мессаже», зашел ко мне поутру часов в десять и сообщил:
– Сегодня я везу тебя обедать в город.
– Меня?
– Тебя. И никаких возражений. Хочешь ты или не хочешь, поехать придется.
– Надеюсь, к кому-нибудь из знакомых?
– Разумеется, но ты не виделся с ними добрый десяток лет.
– А ты бы не мог сказать, к кому именно?
– Мог бы, да не хочу. Это сюрприз.
– Одежда парадная – черный фрак, белый галстук?
– Именно так, черный фрак, белый галстук. Я заеду за тобой ровно в шесть.
– Зачем так рано?
– До обеда с тобой хотят немножко поговорить.
– Хорошо. Приезжай в шесть.
Без пяти минут шесть Брэндо приехал и усадил меня в карету. Спустя десять минут наша карета уже въезжала в ворота банковского особняка и остановилась у дверей человека, чья подпись была неоспоримой коммерческой ценностью. Один приятель написал мне как-то из Марселя: «Ответь немедленно и подпишись Гара».
Да, меня в самом деле пригласил на обед г-н Гара, а точнее, г-жа Гара.
Два или три раза я встречал Поля Гара в свете, но никогда не был ему представлен и ни разу не говорил с ним.
Мы поднялись на второй этаж. Г-жа Поль Гара распорядилась, чтобы меня немедленно проводили в будуар, там она ждала меня.
И опять меня охватило замешательство. Даже большее, чем в гостиной г-на Лаффита. А как иначе? Я находился у нее в доме, я не мог называть ее на «ты» в присутствии мужа. В присутствии дочери…
– Баронесса, – обратился я к ней.
– Маркиз, – отозвалась она с улыбкой.
– Может быть, нам перейти на английский, он избавил бы нас от многих затруднений? – продолжал я.
– Говори со мной по-французски и так, как привык. Все знают, что мы выросли вместе, никто не обратит внимания.
– А твой муж?
– Представляя тебя, я шепну ему словечко.
– Ну и прекрасно! А теперь позволь тобой полюбоваться.
Брэндо не ошибся: с мадам Гара мы не виделись лет десять. Ей уже было тридцать шесть, на десять лет больше, чем на балу у г-на Лаффита, но она не утратила ни своей красоты, ни свежести.
– Ты давно не бывал в Вилье-Элоне? – спросила она.
– С тех пор, как угощался там утками Монрона.
– Но обо всех наших несчастьях ты знаешь: смерть Каролины, смерть нашего дорогого папочки, несостоявшийся брак Марии…
– С графом Ш(арпантье)?
– Да.
– Я слышал, Мария живет у тебя?
– А что ей остается?
– Я увижу ее?
– Конечно! Мало этого, я очень хочу, чтобы ты с ней увиделся. Ты же знаешь ее романтический склад, она тобой восхищается.
– А тетушка не разделяет чувств племянницы?
– Я никак не привыкну, что имею дело с великим человеком.
– Меня бы не порадовало, если бы ты обращалась со мной как с великим. А что с Марией? Ты, кажется, сказала, что хочешь, чтобы я повидался с ней?
– Да, хочу.
– Я тоже очень хочу с ней повидаться, я не видел ее лет двенадцать, а то и четырнадцать.
– Я поручаю тебе сделать ей внушение.
– Мне? Внушение Марии? И по какому же поводу?
– Честно говоря, не знаю даже, как мне это высказать.
– Высказать что?
Луиза наклонила ко мне голову и сказала шепотом:
– Вообрази себе, она у меня ворует.
– Как то есть ворует?
– Да, именно ворует.
– Ты хочешь сказать, что время от времени она забирает у тебя кольцо или подвеску? Но она права, черт побери! Твоя красота не нуждается ни в каких украшениях!
– Представь себе, она ворует у меня деньги.
– Деньги?! Не может быть!
– На прошлой неделе она украла у меня из кошелька сто франков.
Я взял ее обе ручки в свои.
– Позволь мне кое-что сказать тебе, милая Луиза. Если Мария взяла у тебя из кошелька сто франков, то виновата ты.
– Как это я виновата?
– Очень просто. С твоим-то богатством, имея шестьдесят, а то и восемьдесят тысяч ренты, – как ты можешь позволить Марии испытывать нужду в ста франках?
– Ах, вот что ты имеешь в виду! Неужели ты думаешь, что она у нас в чем-то нуждается?
– Девушки всегда в чем-то нуждаются. И потом, ты не помнишь, что одно время, когда она обедала только льдом и сахаром, у нее была болезненная страсть к воровству? Даже я помню рассказы, как она спускалась на кухню, и если находила там вилку или ложку, то уносила с собой и прятала.
– Но это же деньги! Речь идет о деньгах!
– Так что же ты хочешь, чтобы я ей сказал? У нас на сцене идет сто комедий про племянников, которые обкрадывают своих дядюшек. Теперь у нас появилась племянница, которая обкрадывает свою тетушку.
– Знай я, что ты увидишь тут комедию, а не трагедию, я не стала бы к тебе обращаться.
– Надеюсь, ты не собралась обращаться к королевскому прокурору?
– Нет, по я подумала, что если человек с твоей репутацией, человек, которого она уважает, сделает ей серьезное внушение…
– Я не обещаю тебе, что поговорю с ней очень серьезно, потому что большой серьезности тут не нахожу. Но обещаю поговорить настолько серьезно, насколько смогу. Только прошу разрешить беседовать нам наедине, без свидетелей.
– Нет ничего проще. Я тебе ее сейчас же пришлю. Слышишь, часы бьют половину седьмого? Мы садимся за стол ровно в семь. У тебя целых полчаса.
– Вряд ли мне понадобится больше.
Луиза вышла. Спустя пять минут дверь вновь отворилась, и на пороге застыла Мария.
– Я вижу перед собой друга или судью? – спросила она.
– Друга! Идите же поближе, милая Мария! Я так давно вас не видал!
Я протянул ей обе руки, и она дала мне свои.
– На что смотреть? Я дурнушка по-прежнему.
– Напрасно вы так говорите, Мария! Вы красивы своей красотой, красотой страдания – вы бледны, вы печальны.
– Я не бледна, я желта, как лимон, и не печальна, а пропитана горечью. Я постарела и увяла до времени. С вами говорили обо мне? И рассказали мало хорошего, тетя в первую очередь, не так ли?
– Если ваша тетя чем-то недовольна, то что тут удивительного, Мария? Вы и ваша тетя – две противоположности. Красавица Луиза – само спокойствие, сама мягкость и податливость. Все вокруг ценят ее по заслугам. Она приняла уклад жизни, все условности, всегда следует чувству долга, соблюдает правила, соответствует требованиям общества. Ее жизнь напоминает реку, мирно текущую среди зеленых лугов, душистых цветов, солнца и тени, она не встречает на своем пути никаких препятствий, порогов и скал, о которые разбивалась бы, бурля и пенясь. Вы, Мария, красивы лишь для художников и людей с напряженными нервами. Ваша красота будет всегда под вопросом. Вместо того чтобы подчиниться обществу, укладу, правилам, долгу, вы восстаете против всего, что кажется вам пошлым и глупым, иными словами, против общества в целом. Ваша жизнь не река, а бурный поток. Вам больше, чем кому бы то ни было, нужна поддержка, но, к несчастью, всех, кто мог бы стать вам опорой, у вас отняла смерть. Луиза создана, чтобы быть светской женщиной и царить в гостиной. Вы, Мария, рождены для страдания или гениальности. Рождены быть Рашелью или Малибран, Дорваль или Плеель. Вам нужны борьба и победы. Уезжайте от вашей тети и становитесь артисткой, мой друг!
