— Неужели оставишь мне жизнь?
— Нет, но зато позволю тебе самому выбрать, какой смертью умереть.
Он понял и слабо улыбнулся:
— Я слышал, что монахи хотят меня повесить?
— Да, — подтвердил я, — потому что у них нет воображения. Но я не позволю им повесить тебя.
— И что же, интересно, ты собираешься сделать вместо этого? Отдашь меня тем мальчикам, которых зовешь воинами? Разрешишь им потренироваться на мне?
— Если ты не заговоришь, — сказал я, — то именно так я и поступлю, потому что им и впрямь нужно практиковаться. Но я облегчу новобранцам задачу. Ты не получишь меча.
Если у него не будет меча, он не отправится в пиршественный чертог Одина: этой угрозы оказалось достаточно, чтобы Текиль заговорил.
Он рассказал, что у Кьяртана в Дунхолме три корабельные команды[2], что составляет примерно сто пятьдесят воинов. Но есть и другие люди на фермах недалеко от крепости, которые будут сражаться за него, если их призовут. Поэтому Кьяртан, если пожелает, может возглавить четыреста опытных воинов.
— И все они ему верны, — предупредил меня Текиль.
— Потому что он щедр с ними?
— У Кьяртана всегда в избытке золота, серебра и женщин. А чего еще может желать воин?
— Отправиться в пиршественный зал мертвых, — ответил я, и Текиль кивнул, подтверждая, что это правда. — Но скажи, откуда Кьяртан берет рабынь и рабов?
— Покупает у торговцев вроде того, которого ты убил. Или мы находим их сами.
— Вы держите их в Дунхолме?
Текиль покачал головой.
— Только совсем юные девочки отправляются туда, остальные идут в Гируум. В Гирууме у нас две корабельные команды.
Это имело смысл. Я бывал в Гирууме. Некогда там стоял знаменитый монастырь, пока Рагнар Старший его не разрушил. Насколько я помню, Гируум — это маленький городок на южном берегу реки Тайн, расположенный очень близко к морю: удобное место для кораблей работорговцев.
А еще на мысу Гируума стоит старая римская крепость — правда, далеко не такая грозная твердыня, как в Дунхолме. Но это и неважно, потому что, если вдруг над Гируумом нависнет беда, тамошний гарнизон всегда успеет отправиться на юг, к крепости побольше, и укрыться там, забрав с собой рабов.
— А Дунхолм, — заявил Текиль, — взять невозможно.
— Так уж и невозможно? — скептически переспросил я.
— Я хочу пить, — вдруг сказал пленник.
— Райпер! — прокричал я. — Я знаю, что ты там! Принеси эля!
Я дал Текилю горшок эля, немного хлеба и холодной козлятины, и, поглощая все это, он рассказывал мне о Дунхолме. Он заверял, что крепость эта абсолютно неприступна.
— Однако достаточно большая армия смогла бы его взять, — предположил я.
Текиль издевательски осклабился в ответ.
— Приблизиться к Дунхолму возможно только с севера, — сказал он, — но подступ с севера узкий и крутой. Поэтому, даже если у тебя будет самая огромная армия в мире, ты сможешь повести против тамошних укреплений всего несколько человек зараз.
— А кто-нибудь уже пытался взять Дунхолм?
— Ивар как-то явился, чтобы посмотреть на нас, проторчал поблизости четыре дня — и ушел восвояси. До этого сын ярла Рагнара пришел и не остался даже четырех дней. Полагаю, крепость можно взять измором, но на это уйдет год, а попробуй-ка прокормить осаждающую армию целых двенадцать месяцев! — Текиль покачал головой. — Дунхолм, как и Беббанбург, неприступен.
Однако судьба упорно вела меня в оба этих места.
Я сидел молча и размышлял, пока Текиль вдруг не напрягся, словно проверяя, не может ли он разорвать рабские кандалы. Не смог.
— Ну а теперь скажи мне, как я умру, — попросил пленник.
— У меня есть еще один вопрос.
— Спрашивай, — пожал он плечами.
— Насчет Тайры Рагнарсон.
Это удивило Текиля, и он некоторое время молчал. Потом сообразил, что, конечно, я знал ее в детстве.
— Милейшая Тайра, — саркастически проговорил он.
— Она жива?
— Предполагалось, что она станет женой Свена.
— И она действительно стала его женой?
— Ясное дело, ее силком загнали к нему в постель, — засмеялся Текиль. — Но Свен к ней даже не прикоснулся. Он боится Тайры. Поэтому ее заперли подальше, и Кьяртан интересуется тем, что она увидела во сне.
— Это еще почему?
— Через нее говорят боги. Так считает Кьяртан.
— А ты что думаешь?
— Я думаю, что эта сучка безумна.
Я уставился на него сквозь огонь.
— Во всяком случае, Тайра жива?
— Если только это можно назвать жизнью, — сухо произнес он.
— Говоришь, она безумна?
— Она постоянно режет себя, — сказал Текиль, проведя ребром ладони по своей руке. — Она завывает, режет себя и сыплет проклятиями. Даже Кьяртан ее боится.
— А Свен?
— Он от нее просто в ужасе. Свен хочет, чтобы она умерла, — поморщился Текиль.
— Так почему же она до сих пор жива?
— Потому что собаки ее не трогают, — ответил Текиль, — и потому что Кьяртан верит, будто Тайра владеет даром прорицания. Она сказала, что мертвый воин его убьет, и он ей почти поверил.
— Мертвый воин и вправду однажды убьет Кьяртана, — заявил я. — А завтра он убьет тебя.
Текиль спокойно принял свою судьбу:
— Ветви орешника, я полагаю?
— Да.
— И в моей руке будет меч?
— Если хочешь, в обеих руках по мечу, потому что мертвый воин все равно убьет тебя.
Он кивнул, потом закрыл глаза и снова прислонился к стене.
— Ситрик, — сказал он, — родной сын Кьяртана.
Я вспомнил мальчика, взятого в плен вместе с Текилем.
— Он брат Свена? — спросил я.
— Сводный брат. Мать Ситрика была рабыней-саксонкой. Кьяртан отдал ее на растерзание псам, заподозрив в том, что она хочет его отравить. Может, она и вправду пыталась это сделать, а может, у него просто разболелся живот. Но, как бы то ни было, он скормил несчастную женщину псам. Он пощадил Ситрика только потому, что Ситрик — мой слуга, и я просил за него. Он славный мальчик. Ты бы сделал доброе дело, если бы оставил его в живых.
— Но мне нужно восемь голов, — напомнил я.
— Да, — устало ответил он. — Я понимаю.
От судьбы не уйдешь.
* * *
Аббат Эадред хотел повесить четырех пленников. Или утопить. Или задушить. Словом, он хотел для них бесславной смерти.
— Эти негодяи напали на нашего короля! — неистово воскликнул он. — И они должны умереть самой низкой и бесславной смертью!
Он продолжал повторять это с редким пылом, но я только пожал плечами и сказал, что пообещал Текилю достойную смерть, ту, что поможет ему отправиться в Валгаллу, а не в Нифльхейм. Эадред уставился на мой амулет-молот и завизжал, что в Халиверфолкланде не может быть милосердия к людям, напавшим на избранника самого Кутберта.
