— Невольники атакуют нас, — сказал Стивен, хватая свое ружье.
— Не стреляйте! — крикнул я. — Я думаю, что они вырвались на свободу и ищут у нас защиты.
Я был прав. Эти несчастные создания воспользовались двумя ножами, тайком переданными им нашими людьми. Разрезав за ночь связывавшие их веревки, они бежали под нашу защиту. Они приближались ужасной толпой — на шеях многих из них все еще оставались деревянные хомуты, от которых они не имели времени освободиться, так как арабы шли за ними и стреляли. Положение было чрезвычайно серьезным, так как если бы они ворвались в наш лагерь, мы были бы смяты ими и должны были бы пасть под пулями работорговцев.
— Ханс, — закричал я, — возьми людей, которые в прошлую ночь были с тобою у работорговцев, и попробуй провести невольников за наш лагерь. Скорей, скорей, пока мы не растоптаны!
Ханс бросился в сторону, и скоро я увидел его и двух других людей бегущими навстречу приближавшейся толпе. Чтобы привлечь ее внимание, Ханс размахивал чем-то белым, кажется рубашкой. Бежавшие впереди всех остановились и, увидев дула наших ружей, закричали:
— Сжальтесь! Спасите нас!
Это было счастливым обстоятельством, так как Ханс и его товарищи никогда не смогли бы остановить их. Потом белая рубашка оказалась слева от нашего бома, на пути в кусты и в высокую траву, растущую за лагерем. За ней следовала толпа невольников, точно стадо овец за передовым бараном с колокольчиком.
Итак, опасность миновала. Некоторые из невольников были убиты пулями арабов и истоптаны бегущими, некоторые падали от изнеможения. Оставшихся в живых обстреливали преследователи. Одна женщина, упавшая под тяжестью большого хомута, прикрепленного к ее шее, ползла на четвереньках. Один из арабов выстрелил в нее; пуля попала в землю, не причинив ей вреда, так как после этого она поползла еще быстрее. Я был уверен, что араб снова выстрелит, и потому приготовился. Теперь было совсем светло. Вскоре я увидел, что он выступил из-за прикрытия бананового дерева (это был высокий мужчина в белой одежде), стоявшего ярдах в ста пятидесяти от нас, и тщательно целится в женщину. Но я тоже прицелился в него — и, надо сказать, я неплохой стрелок.
Ружье араба не выстрелило, так как моя пуля вышибла у него из рук ружье. Охотники издали одобрительное «о!», а Стивен восхищенно воскликнул:
— Какой чудесный выстрел!
Да, но мне не следовало этого делать, так как арабы не нападали на нас. Мой выстрел послужил объявлением войны. И действительно, шлем Стивена слетел с его головы, пробитый пулей.
— Ложитесь все и стреляйте через бойницы! — крикнул я.
Сражение началось. Если не принять в расчет его финала, нельзя сказать, чтобы это было настоящее сражение, особенно по сравнению с теми, в которых нам потом пришлось участвовать во время нашей экспедиции. Но, с другой стороны, его характер был чрезвычайно невыгоден для нас.
Вначале арабы с криком «Алла!» — произвели на нас натиск. Но они не стали повторять его, хотя и были большими головорезами. Стивену удалось с помощью своего двуствольного ружья свалить пару из них, я тоже не без результата разрядил свою крупнокалиберную централку, между тем как охотники сделали одно или два удачных попадания.
После этого арабы попрятались за деревьями и (чего я опасался) в камыши на берегу ручья. Оттуда они сильно тревожили нас, так как среди них были довольно приличные стрелки. Плохо пришлось бы нам, если бы мы не приняли мер предосторожности и не обложили нашу терновую изгородь большими глыбами земли и дерна.
Был убит один из наших охотников. Пуля пролетела через бойницу и попала ему в горло в тот момент, когда он приготовился стрелять, Несчастные носильщики, находившиеся на более высокой местности, пострадали значительно больше. Двое из них были убиты наповал и четверо ранены. После этого я приказал остальным лечь пластом у изгороди, так что мы могли стрелять поверх них. Скоро нам стало ясно, что арабов было значительно больше, нежели думали, так как до пятидесяти человек их стреляли из разных мест. Они постепенно приближались к нам с явным намерением обойти нас с фланга и занять более высокую позицию позади нас. Некоторых из них нам удалось остановить, когда они перебегали от одного прикрытия до другого, но такой сорт стрельбы так же труден, как стрельба по кроликам в лесу. Я должен признаться, что был единственным, кто мог это делать, так как для этого нужен хороший глаз.
Через час наше положение стало настолько серьезным, что мы нашли необходимым обсудить, что делать дальше. Я указал на то, что атаковать с такими небольшими силами разбросанных стрелков более, чем бесполезно, и в то же время почти безнадежно ждать, что мы сможем удержать за собою бома до наступления ночи. Если арабы обойдут наш лагерь, они быстро перестреляют нас с более высокого места.
В течение последующего получаса мы прилагали все усилия, чтобы помешать им добраться до бома, что им трудно было сделать без больших потерь благодаря ручью с одной стороны бома и совершенно открытому месту с другой.
— Боюсь, что для нас остается только одно, — сказал я, когда арабы на некоторое время приостановили нападение, чтобы посоветоваться или чтобы обождать подачи нового запаса зарядов, — покинуть лагерь со всем, что в нем есть, и бежать вверх по холму. Эти люди, должно быть, устали, бегуны мы хорошие и таким образом можем спастись.
— А как быть с ранеными, — спросил Стивен, — и с женщиной, и с ребенком?
— Не знаю, — ответил я, смотря вниз.
Здесь в острой форме возникал старый вопрос. Должны ли мы погибнуть из-за нескольких людей, которые нам не нужны и которых мы все равно не сможем спасти? Если мы останемся здесь — наша гибель неизбежна, если же попробуем бежать — то, быть может, спасемся. Но в последнем случае мы должны бросить на произвол судьбы нескольких раненых носильщиков и женщину с ребенком, спасенную нами от голодной смерти. Все они, безусловно, будут убиты, быть может за исключением женщины и ребенка.
Когда эти мысли мелькали у меня в голове, я вспомнил, как один француз по имени Леблан, которого я знал в юности и который был другом Наполеона (по крайней мере, он это говорил), рассказывал мне, что великий полководец, будучи осажден в Акре, был вынужден отступить. Не имея возможности захватить с собой раненых, он оставил их в монастыре на горе Кармель и велел положить около каждого из них известную дозу яда. Они, по-видимому, не приняли яда, так как, по словам Леблана, который говорил, что был там (не будучи раненым), пришли турки и перерезали их. Итак, Наполеон предпочел потерять раненых и спасти свою жизнь и армию. Но он, думал я, не может служить хорошим примером для Аллана Квотермейна, и, кроме того, у меня нет времени искать яд.
