— Прекрасно! А вы как же?
Фигнер беспечно повертел пальцами у виска.
— Не беспокойтесь. Я в коляске прекрасно отдохну.
Алексей лег, блаженно вытянулся, натянул на себя до подбородка пахучую овчину, закрыл глаза. Но сердце и голова его еще долго, несмотря на легкий хмель, оставались открытыми. И для непростых дум, и для тревожных чувств.
Утром прибыла из команды Фигнера еще одна фура.
Веселый, будто славно выспавшийся, Сашка вытащил Алексея на свет.
— Гляди, князь, — широким жестом указал: — Мой гардероб. Выбирай, что тебе по вкусу. В кирасирские полковники пойдешь? Красиво они одеты — не в бой, а на парад.
— Сколько у тебя кирасирских мундиров?
— С десяток наберется. Да вот кирас того числа нет.
— А каски?
— Тоже не всего хватает. Пошли смотреть.
Фура внутри — как хорошее хозяйство бродячего театра. Не в комках, не в кучах одежда — аккуратно висит на крючьях и гвоздиках. Тут же разложено оружие, посохи, шапки всех видов для всех сословий, сапоги простые, ботфорты, даже лапти.
— А это что? — удивился Алексей на изящные, разве что не шелковые женские туфельки.
— Хочешь примерить? — засмеялся Фигнер. — В ранце одного сержанта сберегались. То ли украл, шельмец, то ли на память о своей Жанночке носил за спиной. — А вот в этом, — он встряхнул монашеское облачение, — я целый отряд на взорванный мост направил. Они там замешкались, а их там уже мои молодцы дожидались. Однако к делу.
Отобрали полную обмундировку для семи человек.
— Не маловато? — засомневался Фигнер. — Хотя там и роты мало будет. Там не числом, там хитростью и умением брать надо.
Взгляд Алексея упал на богатый мундир, ярко расшитый да, по всему видать, ни разу не ношенный.
— А это что за павлиний хвост?
— Да кто же знает! Какой-нибудь маршал для парада в Москве пошил. Но вот не сберег.
— Давай-ка для счета. Я своего Волоха в него обряжу, все равно ведь не отвяжется. А в таком мундире к нему с вопросами не пристанут.
— Забирай. Мне такого добра не жалко. Веришь ли, князь, со всем этим маскарадом по своему простому мундиру скучаю.
Подумалось Алексею с сочувствием, что весь этот театральный маскарад нелегко дается русскому офицеру. Ломать свою природу, влезать в дремучую шкуру мужика, вороватого купца, попа-пьяницы, безропотно и подобострастно переносить дворянину побои и грубые оскорбления от наглого чужеземного капрала — есть большое потрясение для всей души и всего ума.
Да, не прост Сашка-злодей, темна душа его, плотно закрыт в нее вход даже близкому человеку. Восхищаясь его поступками и предприятиями, его легкой смелостью, легкомысленной отвагой, когда он проникает безмятежно в самые штабы противника и беспрепятственно выходит из них с большими ценностями в виде документов и сведений, доставляет их с не меньшей опасностью в главную квартиру — никто не задумывается: а чего это стоит и что за сила движет его на такие подвиги?
…Солнце над лесом поднялось, воздух потеплел. Партия Щербатова была готова к выступлению. Фланкером в ней вольно раскинулся в седле есаул Волох в павлиньем мундире французского маршала.
Вышел на крыльцо бессонный и свежий Давыд с трубочкой в зубах, в белой исподней рубахе, кудрявый и задорный. Осмотрел строй, усмехнулся:
— Доглядайте, ребята, чтоб к своим же в лапы не попасть. Пощады тогда не ждите. Такая у меня реляция. Ну, однако, с Богом. — Перекрестил строй.
Тронулись. Авангардом — отряд Щербатова, арьергардом — купеческий обоз Фигнера.
«Москва! Она, долгожданная, встретила нас не ласково. Едва мы вступили в предместье, как вдруг прямо на мосту нам дорогу заступили какие-то негодяи с убийственными рожами, вооруженные кто ружьями, кто толстыми пиками, кто просто вилами. Они все были пьяны и потому безрассудно отважны. Возглавлял этот сброд старый великан в овчинном полушубке, стянутом кушаком, в овчинной же бесформенной шляпе. Его длинные седые волосы, выбиваясь из-под овчины, развевались на ветру, густая белая борода висела до пояса. Он держал в сильных грубых руках вилу о трех зубьях и напоминал всем своим видом грозного царя морских вод.
Не говоря худого слова, он гордо двинулся на нашего тамбурмажора. Видимо, его парадный позолоченный мундир заставил разбойника принять его за важного генерала или за самого императора. Удар! — вила с тремя блестящими зубьями пошла вперед, но бравый тамбур уклонился и отбил ее своим жезлом. И как я оказался к “Нептуну” в близости, то нанес ему эфесом сабли удар в лицо как кастетом. Разбойник отлетел в сторону, налег спиной на перила и, не удержавшись, рухнул в воды московской реки. Вернувшись, так сказать, в свою стихию. Перегнувшись, я долго смотрел ниже моста по течению. Лишь раз или два мелькнула над водой его овчинная шапка, и он исчез, как я полагал, навсегда.
Мы вошли в Москву в составе кавалерии Мюрата, нашего авангарда. Приблизившись к Кремлю, встретили возмутительное и неожиданное сопротивление. Ворота оказались запахнутыми, и со стен открылась беспорядочная стрельба. Так города не сдают!
Произошла заминка. Доложили императору. Тем временем пытались вести переговоры с глупцами и негодяями. Но они не слушали никаких резонов.
— Выбить ворота пушками! — приказал император. — И выгнать из Кремля все, что там засело.
Впоследствии стало известно, что “засело” в Кремле множество вооруженных людей — большей частью преступников, специально выпущенных из тюрем.
Два пушечных выстрела расчистили нам путь. “Защитники” Кремля удрали через другие ворота. Их не преследовали. Однако, как оказалось, напрасно. В тот же час разбойники заняли большой каменный господский дом и организовали оборону. В доме, видимо, были заготовлены и оружейные и продовольственные припасы. В одном окне была даже замечена небольшая пушка типа корабельного орудия.
Но, странное впечатление… Когда мы гнали эту банду из Кремля, мне показалось, что в их толпе опять появился сброшенный в воду Нептун. И более того — тулуп его был заметно мокрым, а грубые сапоги оставляли на камнях мокрые следы. И еще более того — мне показалось, что этим сбродом командовал офицер. Пожилых лет, в мундире, при шпаге в руке и двух пистолетах за поясом. Седовласый, в треуголке, с отчаянным взором.
Осада здания продолжалась несколько дней, а затем осажденные неожиданно сдались и были уведены каким-то офицером. Видимо, на расстрел или на виселицу.
Несносно: в захваченном городе продолжилось сопротивление. Стало известно, что часть оружия была взята из арсенала; много ружей были не годны, однако штыки при них представляли опасность.
