— Госпожа моя, придётся-таки нам до Торжка пробираться. Не смогем мы без провожатого идти до Волока.
Про себя Ратибор добавил — и воеводу Торжокского предупредить надобно. Хотя — что толку? Небось давно караулят ратники на стенах, выглядывают… Нет подмоги.
…
Кони медленно пробирались сквозь сугробы и валежник, осторожно переступая ногами, нашаривая твёрдую дорогу. Медленно, слишком медленно двигался маленький караван. Покойный Олекса был прав — ночью тут и медведь не пролезет, не то что кони.
Ратибор думал. А собственно, о чём думать? С гибелью проводника выбора у них не осталось. Здешних лесов витязь уже не знал. И на Городецко поворачивать поздно, теперь это будет уже не крюк, а возвращение. Одна надежда — добраться до Торжка, благо уже рядом.
Сзади негромко застонал Кирилл Синица. Вот и ещё одна задача. После того, как поп-расстрига спас — спас, спас, чего там! — молодую княгиню, витязь не мог просто так оставить его.
Ратибор даже не смел молиться. Он же обещал Господу, что далее справится сам. И вообще витязь полагал, что если слишком часто беспокоить Господа по разным пустякам, тот вскоре вообще перестанет слушать зануду, подобно тому, как, не выслушав, выбивают вон с княжьего двора уже известных кляузников и попрошаек.
Деревенька вынырнула как из ниоткуда. И дворов-то всего с дюжину. Ратибор истово перекрестился, чего обычно не делал. Хорошо, что не стал молиться. Вроде как Бог и сам понял, насколько им худо.
Но тело, давно приученное не доверять счастливым случаям, уже тянуло повод на себя. Витязь предупреждающе поднял руку — стой!
Он жадно вглядывался в лежавшую перед ним деревеньку. Беззащитная, как котёнок в лукошке, деревушка-весь утонула в сугробах. Над крайним домишком тянулась вверх струя дыма. Послышался детский смех, и малые ребята гурьбой вывалились за околицу. Слава Богу. Больше всего витязь опасался увидеть уже столько раз виденную картину — мёртвые разорённые избы…
Сзади вновь тихонько застонал Синица — видать, нестерпимо болела рука. Сердце Ратибора опять защемило — а ну, как нету тут толковой знахарки? Деревушка-то всего ничего…
Он толкнул пятками коня, и Серко, фыркнув, бодро потрусил к человечьему жилью.
…
Маленькая сельская хижина тем не менее как-то ухитрялась выглядеть чистенькой и опрятной. В углу возилась с каким-то отваром деревенская знахарка, маленькая и юркая, как мышка.
Кирилл Синица лежал на лавке, накрытый тёплой волчьей шубой. На лбу раненого выступили крупные капли пота.
— Ну что скажешь, бабонька? — первым не выдержал Ратибор.
Знахарка всё возилась со своим отваром, вроде и не слыша вопроса.
— Не слышу ответа! — чуть повысил голос Ратибор.
— Меня Лукерьей Петровной звать, между прочим — сварливо отозвалась знахарка — И неча тут громы метать, витязь. С татаровьями свою круть проявляй, а не с бабами деревенскими!
— Учту, Лукерья Петровна — усмехнулся Ратибор — Однако ответь…
— Выдь-ко на миг, витязь — знахарка сняла котелок с огня, поставила на стол, накрыв крышкой. Ратибор покосился на княгиню, недвижно сидевшую у огня на лавке. Глаза были закрыты, но по чуть заметному трепету длинных ресниц витязь понял — молодая женщина не спит. Он ещё раз обвёл глазами помещение. Вроде как угрозы княгине тут ждать неоткуда.
— Я коней взгляну, матушка — обратился он к княгине, и та чуть кивнула, не раскрывая глаз. И только тут до Ратибора вдруг дошло по-настоящему — да как это она ещё в сознании держится? Чудо…
…
— Плохо дело… как тебя по батюшке-то?
— Ратибор Вышатич я.
— Плохо дело у товарища твово, Ратибор Вышатич. Руку надобно резать.
Знахарка смотрела бесстрашно, прямо.
— Иначе никак? — медленно осведомился Ратибор.
— Ежели бы вчера… А сегодня никак. В кость гниль пошла уже. И скажу ещё — руку отымать надобно прямо сейчас. Иначе и это не поможет. Похоже, стрела та была с трупным ядом, витязь.
Ратибор помолчал, скрипя зубами. Понятно…
— Что от меня требуется, Лукерья Петровна?
Знахарка чуть усмехнулась.
— Ты и будешь мне помогать, Ратибор Вышатич. Сейчас маков отвар остынет малость, напоим товарища твово, и начнём.
Она ещё чуть помедлила, явно колеблясь.
— Говори уже, не боись — мрачно подбодрил её Ратибор.
— А я и не боюсь, витязь — сверкнула глазами знахарка — тот ли страх ныне по Руси бродит? Ты мне вот что скажи. Госпожа твоя непраздная…
— Откуда знаешь? — удивился витязь. Вроде незаметно никак…
— Вижу — усмехнулась Лукерья — Не слепая, чать. Так я про что… Не скинет она ненароком? А то у меня другой половины в избе нету… Может, ей покуда у кого ещё побыть малость?
Теперь заколебался Ратибор. Мысль здравая вообще-то. Негоже молодой женщине смотреть на то, что тут сейчас твориться будет. Может, и вправду?..
Но внутри у витязя уже всё вставало на дыбы. Весь его опыт телохранителя восставал против этого. Оставить княгиню в чужом доме без пригляду! Нет!
В памяти всплыло видение — внимательные, без тени страха глаза.
"Которых бить, Вышатич?"
— Нет — тряхнул головой Ратибор — Того, что она уже повидала… отрезанной рукой меньше ли, больше ли. Здесь останется она.
— Тебе видней, Ратибор Вышатич — колдунья потупила глаза — Ну что ж, пойдём.
…
— А-ыыы! Ироды! А-иии! Татары проклятыи-иии! Оооо… Душегубы, убивцы!
Привязанный к столу Кирила Первеич пытался дрыгаться, так, что сыромятные ремни скрипели, а сбитый из толстых тёсаных плах стол ощутимо потрескивал. Крепчайший маковый отвар сделал своё дело лишь наполовину — лишил пациента ума-рассудка. Нет, вначале всё вроде бы было нормально, но когда деревенская знахарка начала споро пилить косторезной пилкой кость, пациент проснулся и сейчас костерил своих мучителей в хвост и в гриву.
Перед началом операции знахарка строго велела витязю снять всю дорожную одежду, затем отыскала где-то чистую льняную рубаху, длиною аж до колен, и повязать голову чистым платком, причём на сарацинский манер — так, что остались открытыми только глаза. Сама она тоже переоделась в такую же сорочку, да ещё замоталась в свежий платок, оставлявшим открытым только лицо.
