– Эй, богатырь! – крикнул Засядько по-французски. – Хватит простых солдат рубить, померяйся силами с равным!
Он пришпорил коня. Кирасир злобно оскалился, вскинув огромный палаш. Удар был страшен. Засядько едва успел закрыться. Лезвие палаша скользнуло по его сабле и сорвало с плеча эполет.
– Теперь держись, – сказал Засядько мрачно.
Однако француз отразил атаку мастерски. Распалившись, Александр обрушил каскад ударов, но кирасир оказался бывалым воином, не ушел в глухую защиту и, отражая сабельные удары, все время выбирал позицию для ответной атаки.
Засядько ощутил смутную тревогу: впервые за всю войну попался противник, который разгадывал его боевые приемы. И он решился применить прием, которым пользовался лишь в самом крайнем случае. Это было из боевого наследия запорожцев. Когда-то отец показал ему составные части обманного движения и сокрушительного удара. Александр научился наносить его еще в то время, когда скакал верхом на прутике и сек крапиву деревянной саблей…
Он взметнул саблю. Р-р-раз! Поворот… Страшный удар!!!
Француз вдруг странно изогнулся, его палаш повернулся острием к русскому офицеру, и… сабля Александра почти над самой головой противника вырвалась из рук. Вырвалась с такой силой, что удержать ее не было никакой возможности…
И Засядько узнал этот прием. Но его применяли только люди, обученные на Хортице…
Прежде чем француз занес свой палаш над обезоруженным противником, Александр с яростным воплем, от которого в страхе дернулся конь француза, прыгнул навстречу. Сцепившись, они свалились с лошадей. Засядько обеими руками схватил палаш и вырвал его из рук француза. Тот не сопротивлялся, настолько сильно ударился при падении.
– Отвечай! – потребовал Александр. – Кто научил тебя так драться?
Француз злобно плюнул ему под ноги и вдруг ответил на чистейшем украинском языке:
– Были люди, научили!
Засядько опешил.
– Ты… ты знаешь украинский язык?
– Знаю, – ответил француз зло.
Он попытался подняться, но болезненно сморщился, стиснул зубы, стараясь унять стон. Повсюду мелькали мундиры русских солдат, бежавших вперед, гремело «ура». По их красным, распаренным лицам струился пот, сапоги глухо стучали по накаленной почве.
– Я сам украинец, – сказал Засядько, желая вызвать француза на откровенность. – И меня удивили твои фехтовальные приемы…
– Меня тоже удивило твое искусство, – ответил француз.
– Будем считать, что мы обменялись комплиментами. А теперь скажи: где ты научился так драться?
Кирасир с трудом поднялся и сел. Кисть правой руки кровоточила от удара о камень.
– На Сечи, – буркнул он.
– Я так и думал, – кивнул Засядько. – Первые уроки я тоже получил там. На саблях.
– Это заметно, – проворчал француз.
Он поднялся, пошатнулся, зло осмотрелся по сторонам. С русской стороны уже спешили санитары, показалась повозка для раненых.
– А как ты попал на Сечь? – полюбопытствовал Засядько.
– Отряды запорожцев сражались повсюду в Европе, – ответил кирасир неохотно. – Познакомиться и подружиться с украинскими рыцарями было нетрудно. Я был сорвиголовой, искателем приключений… Попросился к ним в отряд, прожил на Сечи три года. Может, и остался бы там навсегда – ваши девушки не уступают парижанкам, – но императрица ввела войска в Сечь… Казаки дрались отчаянно, я там был ранен. С тех пор прошло двадцать лет, даже больше, но я не забыл ни одного приема, которыми овладел там.
Подъехал капитан Васильев с двумя драгунами. Он повсюду появлялся не иначе как в сопровождении двух-трех солдат и чаще всего после сражений, когда переставали греметь пушки и затихали крики. Зато, когда войска возвращались с поля боя, он всегда ухитрялся оказаться во главе колонны, размахивал кивером и раскланивался во все стороны.
– О! – воскликнул он. – Засядько снова отличился. Поздравляю вас, капитан! Вы хорошо потрудились во славу российского оружия.
Один из драгун по его знаку спрыгнул с лошади, помог взобраться на нее пленному офицеру, а сам остался пешим.
Засядько, не отвечая, вскочил на своего коня. В отдалении гремели орудия. По разбитой дороге, огибая опрокинутые повозки, нескончаемым потоком двигался обоз русской армии. Засядько уже отъехал добрую сотню саженей, как вдруг услышал истошный крик:
– Стой! Стой, сволочь!
Александр оглянулся. Пленный француз повернул лошадь и скакал к нему. Он был невооружен и, очевидно, хотел что-то сказать или о чем-то попросить русского офицера, захватившего его в плен.
– Стой, сволочь! – услышал Засядько еще раз вопль Васильева. – Стреляйте!
И вслед за этим прогремел выстрел. Стрелял спешившийся драгун. Александр увидел, как француз дернулся и поник, обхватив руками шею лошади.
Скакун добежал до Засядько и остановился. Француз медленно сползал на землю. Александр спрыгнул, ошеломленный таким нелепым развитием событий, едва успел подхватить раненого. По пальцам его руки, которой он поддерживал француза за спину, стекала теплая кровь.
Пленный офицер еще пытался улыбнуться ему, словно извиняясь за неприятность, но смертельная бледность уже покрыла его лицо. Губы что-то шептали.
– Что? – спросил Засядько. – Что? Не слышу!
Губы француза дрогнули, и он закрыл глаза. Послышался топот, на взмыленной лошади прискакал Васильев в сопровождении конного драгуна.
– Каков, а? – сказал он с истерическим смешком. Руки его дрожали, был он возбужден до крайности. – Хотел убежать! Вот сволочь, а? Хорошо, что я сразу разгадал его маневр и велел стрелять.
– Нелепость, – сказал медленно Засядько, чувствуя закипающий в душе гнев. – Нелепая ошибка! Он не собирался бежать. Да это было бы невозможно, всюду наши солдаты… Он скакал ко мне.
– Зачем? – спросил Васильев подозрительно. Не дождавшись ответа, сказал высокомерно: – В любом случае хорошо, что мой драгун не промахнулся.
Он повернул коня, махнул своим сопровождающим. Оба были уже на лошадях и послушно последовали за ним по направлению к штабу.
Засядько почувствовал, как неудержимая ярость ударила ему в голову. Такое с ним было впервые. Рука мгновенно оказалась на сабле, пальцы стиснули эфес.
«Придерусь к этой сволочи за что-нибудь, – пронеслась мысль, – и вызову на дуэль. Убью как собаку».
На следующий день он разыграл сцену ссоры с Васильевым. Поводом послужила карточная игра. Александр заявил, что только дуэль может дать ему удовлетворение. Присутствующие офицеры видели, как смертельно побледнел Васильев. Все знали, что значит скрестить саблю с Засядько. А увернуться от дуэли – покрыть себя позором в офицерском обществе. Здесь не поможет и покровительство всесильного фельдмаршала, которому доводился каким-то родственником по материнской линии.
