– Или я тебе не нравлюсь? – продолжал он, глядя на нее веселыми темными глазами.
Ростислав не собирался причинять зла дочери своего нынешнего союзника, но не мог удержаться, чтобы не пошутить с красивой девушкой, которая зачем-то перерядилась Юрьевой холопкой. Понимая, что об этом ему никогда и никому рассказывать не придется – это тебе не волчьи песни деда Боняка! – он хотел хоть сам повеселиться, пока можно.
– Или Юрия боишься? Не бойся – не захочешь, никогда в жизни больше его не увидишь! Хоть думай, что помер!
– Грех тебе! – выдохнула Прямислава. – Хоть он и беспутный человек, а зачем же говорить, чтобы помер?
– От слова не сделается! – Ростислав отмахнулся. – Увезу тебя отсюда, не достанет он тебя и не спросит, что промеж нас тут было. Да и зачем он тебе – ведь ему за сорок! Старый муж, что гнилая колода лежит! Поистаскался весь с холопками! Правду говорят, что он жену ради холопок бросил?
– Правду! – со слезами на глазах гневно выкрикнула Прямислава. – А тебе грех над чужим горем смеяться! И так я сколько позора приняла из-за его блудодейства, а ты теперь еще хуже меня мучишь!
– Ну, ну, тихо! – Ростислав, похоже, сам испугался действия своих слов. – Пошутил я! Не сердись на меня, глупого! Он блудил, ему и позор, но на тебя-то, голубка моя белая, никто худого не подумает! Я так, пошутил только… Не может же быть, чтобы ты его любила, старого, с бесом под каждым ребром!
Прямислава невольно улыбнулась. Вид бесов был ей известен благодаря церковной росписи, и тут же представились чумазые рожицы бесов, сидящих у князя Юрия под каждым ребром. Ростислав тоже улыбнулся, довольный, что сумел ее развеселить, и тыльной стороной ладони заботливо стер с ее щеки выползшую слезу.
– Вот и славно, вот и умница! – тихо сказал он. – Лучше улыбайся, зачем плакать-то? Пусть бесы в пекле плачут, нашей радости завидуя!
Рука его была жесткой, но почему-то от этой просто высказанной заботы на сердце у Прямиславы стало теплее. За последние двое суток в ее жизни случилось так много событий, что они показались ей длинными, как два года; она так измучилась тревогой и неизвестностью, что малейшее проявление доброты растрогало ее до слез. Ростислав обнял ее; она пошевелилась, пытаясь освободиться, уперлась руками ему в грудь и вдруг ощутила на виске прикосновение теплых губ. Она ахнула, и тут в дверь постучали.
Раздался скрип косяка, потом шаги. Отпустив Прямиславу, Ростислав резко повернулся: так ворваться к нему могли только в случае серьезной опасности. Закрывая руками пылающее лицо, Прямислава отскочила, потом посмотрела на дверь, то ли надеясь на помощь, то ли боясь новой опасности, – но на пороге стояла всего-навсего Прибава.
– Тебе чего? – с досадой воскликнул Ростислав. – Чего прибежала, мать? Ввалилась, как мышь в закром…
– Ах, княже! – Окинув их обоих быстрым взглядом, ключница, конечно, догадалась, что здесь происходило. – Весь вечер хочу тебе словечко сказать, да ведь не подступишься! Княже, это не она! Не эта, другая!
– Какая другая? Ты про что?
– Княгиня – другая! – втолковывала Прибава. – Та, что в клети осталась, их же там две сидели! Недоросточек!
– А эта? – Ростислав в полном недоумении обернулся к Прямиславе.
– А это девка при ней, с собой привезла. Две челядинки при ней были, баба и девка! Вот это девка и есть! А княгиня там осталась! В клети!
Несмотря на волнение, Прямислава в негодовании сжала губы: ей стало ясно, кто их выдал.
– Что щуришься? – Прибава заметила ее гневный взгляд. – Для вас же стараюсь, для княгини вашей! Чтоб не сидела она тут, князя Юрия или другого лешего дожидаясь, а прямой дорогой к батюшке отправилась! Или ты недовольна? Или тебе с князем Ростиславом лучше, веселее, чем в монастыре с монашками?
– Да не может быть! – Ростислав подошел к Прямиславе. – Не ты княгиня Юрьева? Не ты?
Его голос и лицо выражали одно: не может быть!
– Да говорю же, не она! – с нескрываемой досадой повторила Прибава.
Ей было вовсе ни к чему, чтобы Ростислав растратил свой пыл на простую девку, оставив без внимания княгиню. Ревнивой ключнице было все равно, увезет ли Ростислав княгиню к отцу или обесчестит, поступит как с дочерью союзника или как с женой врага, – но вернуться к мужу та после встречи с ним едва ли сможет. Сколько лет Прибава изводилась в бессильной злобе, ненавидя всех своих преемниц, а тут ей выпал случай избавиться от самой главной из них! От законной жены Юрия, какой сама она, холопка, ни в коем случае не смогла бы стать. За неимением лучшего, ей принесло бы отраду уже то, что она избавилась бы от княгини – соперницы, недосягаемой для всех прочих.
– Что ты молчишь, душа моя? – Ростислав взял девушку за плечи. – Неужели не врет баба? Неужели не ты княгиня? Поверить не могу! Такая красавица, такая смелая – и не княгиня? Холопка?
В голосе его прозвучало такое разочарование, что Прямиславе стало жаль его. Но она молчала: после того как Ростислав видел ее в платье холопки, открыть правду было стыдно. Лихорадочно перебирая в памяти сказанное ими, она искала, не подтвердила ли как-нибудь его первоначальную, правильную догадку.
– Не может быть! – повторил Ростислав и, взяв ее руку, повернул ладонью вверх. Белая нежная рука ясно свидетельствовала о незнакомстве с любыми орудиями тяжелее швейной иглы. – А по всему виду… чисто лебедь белая… Только княгине такой и быть!
Он держал Прямиславу за руку, и теперь она не отнимала ее, не зная, на что решиться. Она совсем запуталась: погубит ее или спасет, если Ростислав узнает, кто она такая? Он скользнул взглядом по ее длинной блестящей косе, по тонкой белой полоске пробора в волосах и тяжело вздохнул. Как он раньше не сообразил, что княгиня, замужняя женщина, не может носить девичью косу?
– А я-то думал, что за болван Юрий, если эдакую красоту на холопок променял! – Он крепче сжал ее руку. Глядя только на Прямиславу, Ростислав не замечал, каким злым стало лицо его «верной союзницы», что стояла у него за спиной. – Была бы ты моя княгиня, свет мой ясный, я бы тебя пуще глаз берег и не то что на холопку, на саму царицу греческую не променял бы, – тихо произнес он, и в голосе его послышалось неподдельное огорчение, даже тоска по каким-то несбывшимся мечтам…
Только сейчас он осознал: а ведь эта девушка – точно такая, какой он воображал себе будущую жену, не зная, где ее взять. Поначалу он не глядел на эту лебедь как на невесту, считая ее уже мужней женой. Она оказалась не княгиней, а холопкой, но стена между ними от этого не стала ниже.
И все равно ему не верилось. Холопок он, что ли, не видел?
Прямислава же не смела поднять глаз и не видела его грустного и мечтательного взгляда. Его близость пронзала ее потоками тепла, отчего становилось и жутко, и радостно; прикосновение теплой жесткой руки, сжимавшей ее руку, приносило ей совершенно непонятное блаженство. Отчего-то верилось, что он ей друг – гораздо больше, чем Мирон и даже сгинувший Милюта. Хотелось все рассказать ему, попросить о защите… Но она не решалась. Уж очень было стыдно, что он застал ее в таком виде и положении.
