У Паулы не было слов, чтобы описать то, что только что произошло. Она лишь знала, что однажды в жизни ей пришлось испытать нечто столь же великолепное, и она не надеялась испытать подобное снова.
Тогда ей было семь лет, и она как раз научилась плавать. На всей коже она ощущала приятную холодную воду, плавая в коричневом болотистом пруду, который золотом покрыл ее бледное тело. С каждым движением рук она двигалась через пруд, переворачивалась на спину, болтала ногами, пуская водные каскады, и удивлялась своей легкости; она изумлялась маленьким радугам в лучах солнца, и каждый удар сердца вызывал восторженный смех во всем теле.
— Ты разговаривала со своей бабушкой? — перевела Нориа вопрос келималазы и вернула ее к реальности. — Или видела ее?
— Нет, — сказала Паула и улыбнулась Нориа, улыбнулась всему миру.
Нет — не видела, только чувствовала, она что-то почувствовала. Паула, все еще пошатываясь, поднялась и споткнулась. Нориа и келималаза подхватили ее, затем они вдруг почтительно поклонились, но, как Паула спустя мгновение поняла, не ей. Потому что, когда она обернулась, она увидела королеву, которая стояла вверху на лестнице, ведущей к скале, и подзывала их к себе.
Сегодня утром на королеве было платье с накинутой сверху бело-красной ламбой, что смотрелось не так импозантно.
— Ну, как дела у вашей бабушки? — спросила она на английском.
Паула ответила не задумываясь и без положенного уважения:
— Хорошо, она хотела бы, чтобы я закончила то, что делаю.
Королева улыбнулась.
— Я рада это слышать. Я думаю, что Иисус ничего не имеет против того, чтобы мы общались с нашими предками. Можно задать вам личный вопрос?
Паула кивнула и замерла в ожидании.
— Я вчера заметила, что от вас исходит такой чистый и свежий аромат, как от цветка. Мне он очень понравился, что это?
Паула удивилась и несколько раз сглотнула, затем рассказала королеве о том, что она здесь только из-за рецептов своей бабушки, а эта туалетная вода — вариация одеколона, который изобрела ее бабушка. Она пообещала королеве поделиться им, на что та благосклонно согласилась.
Пауле показалось, что это подходящий момент, чтобы снова начать беседу о наследстве своей бабушки, поэтому она набралась смелости и заговорила о земельном участке Матильды.
Ранавалуна изумленно посмотрела на нее, на лицо опустилась вуаль, и Паула сразу же поняла: она сказала что-то не то.
— Земля наших предков никому не принадлежит, только нам, малагасийцам. Запрещается продавать священную землю наших предков иностранцам. Это фади!
Все приятные чувства Паулы вытеснило разочарование. Но затем в голове снова зажужжал голос келималазы: «Матильда, Матильда…»
И она знала, что не имеет права сейчас сдаваться, и неважно, во что ей это выльется.
— Но это же французская грамота, которая, согласно французским законам….
— Однако этой страной управляют не французы. — Королева рассерженно топнула ногой, и Пауле стало не по себе. — И, покуда я жива, никто, кроме меня, здесь править не будет.
— Нет, конечно же, нет, — пролепетала Паула. — Еще только один вопрос. Ваше величество, я правильно понимаю, что Лабор не был законным владельцем земли, которую он продал моей бабушке?
— Лабор… — Королева пробормотала что-то на малагасийском, затем снова перешла на английский. — Лабор в действительности был фаворитом Ранавалуны I, а затем Радамы II. Но все договоренности с ним были нами аннулированы и признаны недействительными. Этот мужчина был корыстолюбивым паразитом на груди народа мерина.
Королева собралась уходить. У Паулы, которая словно спустилась с небес на землю, на глазах появились слезы, и она уже собиралась схватить Ранавалуну за платье.
— Однако я даже не знаю, где искать этот участок, который обрабатывала моя бабушка. И только если я его найду, у меня появится шанс отыскать ее могилу. Но как же мне это сделать без вашей помощи?
Королева снова повернулась к ней и внимательно посмотрела на нее. Наконец она подняла свой подбородок, словно слегка кивнув.
— Вы мне пришлете парфюм вашей бабушки, а я распоряжусь, чтобы кто-то позаботился об этом. Кроме того, я разрешаю вам отправиться туда и обрабатывать этот участок, но десять процентов урожая в качестве арендной платы вы будете отчислять мне. Премьер-министр даст вам документ для сельского старосты. А сейчас мне пора на утреннее богослужение.
— Конечно. — Паула поклонилась и заметила солдат на заднем плане только тогда, когда они последовали за королевой.
Нориа снова обратилась к ней:
— Вы меня удивляете. Все европейские женщины такие смелые?
Паула с удовольствием улыбнулась бы, но у нее не было сил, ей хотелось куриного супа с рисом и чаем. Она не была смелой. То, что привело ее на Мадагаскар, — это отчаяние, и ничего больше. Она считала себя трусливой, потому что побоялась споров и пошла, как обычно, по пути наименьшего сопротивления, только поэтому произошло то, что привело ее сюда.
— Мне нужно что-то съесть, — сказала она вместо ответа на вопрос Нориа.
Нориа привела ее в ближайшую кухню, где Паула жадно выпила чашку чая и принялась за блюдо с тсакитсаки, будто неделю ничего не ела. Нориа молча сидела с ней за компанию.
Паула попыталась во время еды найти ответы на вопросы, которые порхали у нее в голове, словно безголовые голуби. Что скрывали ее попутчики и как ей добраться до участка своей бабушки? Действительно ли она хочет жить как арендатор? Ей нужна была еда и носильщики, и прежде всего — Нориа, но как ей все это оплатить? И что, если попутчики уведут у нее Нориа? На острове практически никто не говорил по-немецки.
В зависимости от того, в какой части Мадагаскара жила ее бабушка, можно обойтись английским или французским, но в деревне это было немыслимо. Она выпила еще одну кружку чая и вздохнула. «Невозможно, — повторил ее внутренний голос, — невозможно», — прошептал он, и казалось, что он был счастлив тем, что ему удалось окончательно уничтожить радостные чувства Паулы.
— Нориа, у меня больше нет денег. — Она выдавила это из себя после двух чашек чая и шести тсакитсаки во фритюре. — Вы пойдете со мной дальше, несмотря на это, или нет?
Нориа удивленно приподняла брови и недоверчиво посмотрела на нее.
— Насколько мне известно, у вас много вещей.
— В моих сундуках нет ничего, что можно продать. — Паула между тем выглядела очень смешно, у нее было все, чтобы производить парфюмы, но не было ничего, чтобы продать и получить деньги. А парфюмами в этой стране, где из каждого уголка доносился сладчайший аромат цветов, никто не интересовался.
