– Эй, мужики, а вы че тут делаете? – донесся до ушей Татищева уверенный молодой басок, вселяя надежду.
– Пошел вон, щенок, а не то и тебе накатим, – лениво отозвался один из татей, останавливаясь на миг.
Василий Никитич, задыхавшийся от боли, воспрял было, но сник, поняв, что незнакомец один. Но того, судя по всему, численное превосходство татей не смутило.
– Толпой, да на одного, – насмешливо произнес басок. – Молодец, грят, супротив овец, а на молодца – да сам овца. Ну, кто тут самый смелый?
А дальше Василий Никитич услышал лишь аханье, удары, душераздирающие вопли и говорок: «Ах ты, паскуда… Ну-кась, не балуй… Ножичек, говорю, выкинь, а не то хуже будет… Щас вставлю его тебе в задницу, будешь кормой вилять, как портовая курва! Куда побег-то, тюлень мартовский?»
– Жив, барин? – поинтересовался басок, приблизившись к самому уху.
– М-м-м… – только и сумел ответить Татищев. Попытавшись открыть глаза, не преуспел – залиты кровью.
– Стонешь – значит, живой, – обрадованно сказал басок. – Ну-кась, давай сюда.
Взваливая Василия Никитича на плечо, отчего тот зашелся в протяжном стоне, незнакомец утешил:
– Ты стони, стони, барин, легше станет. Ниче, ребра до свадьбы заживут. Коли не до твоей, так до внучачьей. Куда нести-то?
Очнулся Василий Никитич уже в собственном доме, на полу. Вокруг него хлопотала малочисленная московская дворня – старый Аким и стряпуха Палашка, а басок лишь отдавал приказы:
– Сымай-сымай с него все… Исподнее тоже сымай, не красная девка, не высмотрим ничего. Воду тащи, обмыть его надобно…
Татищев хотел возмутиться – покойник он, что ли? – но не стал. Верно, тут уж что обмыть, что подмыть, без разницы. Зато – после ковша воды, вылитого на лицо, сумел-таки разглядеть спасителя – молодого мужика, если не парня, саженного роста, в простой одежде.
– Во, очухался! – радостно сказал парень. – Теперь можно и на постелю переносить. Нут-кась, потерпи, барин, а ты, дядька, показывай – куда нести.
Ухватив Василия Никитича на руки, словно не шестипудовую тушу, а хрупкую девицу, парень потащил действительного статского советника в спальню. Уложив хозяина на перину, заботливо взбитую Палашкой, задумчиво произнес:
– Лекаря бы надобно.
– Так где его взять-то? – обомлел старый Аким, отродясь не вылазивший из усадьбы.
– А я почем знаю? – пожал парень плечами. – Я в Москве второй день. Были бы мы в Холмогорах али хоть в Архангельске, тогда бы знал.
Василий Никитич, чье тело изнывало от боли, сам понимал, что надобно лекаря. Но единственный лекарь, коего он знал, – швед Стурсен – жил на другом краю Москвы. Аким с Палашкой до утра ходить будут, а парень Москвы не знает. Пока Стурсен явится, уже и помереть можно. И то, чем тут лекарь-то поможет? Коли не помрешь, так выживешь.
– Ладно, – вздохнул парень. – Коли лекаря нет, я за него побуду. Ну-кась, барин, вздохни поглубже…
Татищев хотел было возмутиться самозваному лекарю, но вместо этого послушно вдохнул воздух.
– В боках болит? – поинтересовался парень. – Нет? Ну, слава те господи, ребра не сломаны. Башка болит?
– Болит, – выдохнул Татищев набранный воздух и опять-таки не стал возмущаться, что его голову (неглупую, между прочим!) обозвали башкой.
– А рвать не тянет?
Василий Никитич прислушался к самому себе. Голова хоть и болела, но тошноты не было. Умудрился даже помотать головой.
– Ну и ладно. Значит, кости на месте, башку с мозгами не растрясли, будешь жить, – заключил парень. Потом многозначительно добавил: – Повезло тебе, что в валенках они были. Были б в сапогах али в башмаках – все внутренности бы напрочь отбили. А валенки, они мягкие. Хотя, – призадумался он, – ежеля долго пинать, так и ими можно весь ливер отшибить.
– А ты откуда, такой умелец, выискался? – сумел-таки спросить Татищев, превозмогая боль в челюсти. – Холоп чей?
– А вот за холопа, барин, я могу тебе сам ребрышки-то посчитать! – хмыкнул парень. – Ну уж с болящего да с ушибленного на голову – чего взять.
– Ладно, не серчай, – примирительно сказал Татищев, досадуя на себя. Неужто из шляхты? Или из однодворцев?
– Да уж ладно, – усмехнулся парень. Пояснил: – С Поморья мы, из черных крестьян. Я с батюшкой с девяти лет на море ходил, за рыбой. И на Грумант хаживал, за зверем морским, на Мурмане раз пять бывал. А там всяко-разное бывало. Дядьку моего медведь белый как-то помял, так два месяца его выхаживал.
– Выжил? – поинтересовался Татищев.
– Медведь-то? Не, не выжил. Дядька-то, перед тем как в лапы попасть, заряд картечи ему в бочину всадил.
– А дядька? – превозмогая смех, спросил Василий Никитич.
– Так я и говорю, два месяца его выхаживал. Всю водку выпоил, пока не оклемался. Жаль только, в море потом дядька-то потонул. – Перекрестившись, парень сказал: – Тебе бы, барин, тоже водки невредно выпить. Болящему и в пост дозволяется.
– Верно, – согласился Татищев. – Покличь там…
Но кликать никого не пришлось. Старый Аким, видимо, карауливший около дверей, бодро вошел в спальню, держа в трясущихся руках поднос, на котором стоял графинчик и чарка.
– А чего одна-то всего? – возмутился хозяин.
– Так ить, – скосоротился старик, глядя на кафтан парня.
– Давай, чарку тащи, – построжел Татищев. – Это как же, со спасителем да не выпить? И поесть че-нить ему неси.
Аким покачал головой, удивляясь, что его барин-боярин собирается пить с невесть кем, но спорить не осмелился. Парень же, налив водки в чарку, поднес избитому хозяину:
– На-кась, барин, выпей пока. Легче станет.
После чарочки и впрямь полегчало. Куда-то ушла боль в боках, да и тяжесть от висков отлегла. Спохватился, что до сих пор не спросил имя у парня.
– Тебя как звать-то, добрый молодец? Уж не Самсоном ли?
– Не, не Самсоном. Михайлом меня зовут. Михайло Васильич я.
– Ишь ты! – поразился Татищев. – Такой молодой, а уже и с отечеством? Лет-то, сколько тебе? Двадцать-то есть?
– Девятнадцать, – отчего-то засмущался парень. – А по отечеству, так довелось мне как-то кормщиком на артели быть. Отец женился, а мне народ надобно было на лов вести. Ну, с той поры так и звали, по отечеству. А тебя-то как зовут?
– Зовут меня Василием Никитичем, – отозвался хозяин. Подумав, добавил: – Действительный статский советник Татищев.
– Это навроде статского генерала? – уточнил Михайло. – Стало быть, ты не просто барин, а ваше превосходительство. Ежели по Табели о рангах, так чин четвертого класса выходит. Выше тебя, Василий Никитич, мало кто и есть-то. А Татищевы… – задумался парень, – они вроде бы потомки Рюрика, через князей Смоленских?
