– Выгнали… Викниксор выгнал… А куда я пойду.- у меня никого нет, только мачеха одна, да и та чужая…
– А за что выгнали?
– За карты… — всхлипнул шкидец:- В карты мы играли в уборной. Кто-нибудь накатил, нас и поймали.
Сашкец отошел к столу и задумчиво забарабанил пальцами… Потом посмотрел на часы и сказал:
– Сиди тут, грейся. Я к Виктору Николаевичу схожу; если он не спит, поговорю с ним.
Голый остался в комнате. Ни думать, ни желать ничего не хотелось. Смотрел на странный скошенный потолок, на странную низкую комнату, слушал, как гудит пламя в чугунке, и чувствовал холод в ногах от промерзших ботинок.
Сашкец вернулся скоро. Запер за собой дверь, снял галоши, разделся и подошел греть руки к чугунке…
На другой день Голого Барина приняли обратно. Сашкецом Викниксор был явно недоволен. И не скрывая этого, сказал, что тем более неуместны подобные ходатайства для воспитателя, предложившего резолюцию об усилении репрессий.
Отпуская добавил:
– Буду надеяться, Александр Николаевич, что подобных историй впредь с вами не повторится.
Известие о случившемся облетело всю Шкиду.
И Сашкец был разом вознагражден за все неудачи. Его воспитанники, кипчаки, клялись никогда не бузить на уроках истории, старательно учить ее и встретили и проводили Сашкеца аплодисментами и криками "ура". В столовой тоже аплодировали, кричали: "да здравствует дядя Саша", а Иошка торжественно пожал ему руку "от лица всей школы".
Учительская была недовольна, и естественник Амеба, отводя в сторону халдеев, жаловался, что Сашкец, "в поисках популярности, действует очень неполитично и разбивает единый воспитательский фронт…"
1
– Слышь, Розен! — крикнул Душка, мимоходом заглянув во второе отделение: — не отдашь сегодня трешку, завтра полтинник набавлю:
– Какую трешку? Я у тебя рубль брал.
– А ты считать умеешь?
– Умею…
– Рубль ты у меня когда брал?… В январе. А сейчас апрель кончается. Не отдашь сегодня трешки, завтра три с полтиной будет.
– Да ты что? с ума сошел? — удивляется "барон" Розен. — Два с полтиной на рубль насчитал.,. С Гоголя и получи!
– Как? — нахмурившись подходит к парте Душка: — как ты сказал, зануда? С Гоголя?… Не отдашь?
– Факт, не отдам… Три рубля! — В морду хочешь?
– Дай! — вскакивает "барон": — дай, попробуй.
Раздается звонкая оплеуха… Розен с воем хватается за покрасневшую щеку и падает обратно на парту…
– Ну? — спрашивает Душка. — Хватает? Будешь отдавать или нет?
– Уйди, — плачется Розен. — Откуда я тебе трешку возьму?
Новая оплеуха звонко отдается в классе, и снова воет "барон". Рисующий у окна худой и растрепанный новичок Андреев внезапно бросает краски и бледнеет.
– Оставь… Розена! — задыхаясь говорит он. — Под силу себе нашел, что ли?…
Это неожиданное вмешательство до того поражает Душку, что он действительно оставляет своего должника и глядит на Андреева.
– И ты, значит, в морду захотел?… Смотри, схлопочешь, паразит…
– Сам ты паразит, ростовщик чертов! Гадина ты!… Сука!… Сволочь! У нас таких гадов убивали прямо, в сортир головой сбрасывали…
– Сейчас по морде дам…
– А я тебе такого отвешу, что и не запросишь больше!
Синие душкины глаза становятся совсем темными; нежное, миловидное лицо белеет.
– Стыкнемся.
– Выходи.
Они становятся друг против друга. Худой и неуклюжий художник явно ощущает свое бессилие, глядя на ловкого красавичка-ростовщика. Душка, нахмуренный и злой, смотрит, куда бить… Противников сразу окружают ребята; лица всех мрачны я сосредоточены. Потом раздаются глухие крики:
– Дай ему, Андреев!
– Дай!
– Дай!
– Начни только!
– Не бойся!
– Не бойся, Андреев!
В комнате повисает страшная неощутимая угроза. Душка белеет до синевы и начинает отступать к двери… Чувствует, что сзади уже кто-то заходит… Сейчас -
– Душка! — слышится вдруг из коридора голос Фоки: — куда тебя черти занесли?… Ждать себя только заставляешь! Идем!…
2
Ваську Андреева прислали из провинциального реформаториума. Прислали потому, что он сам настойчиво просил отправить его в Питер, где хотел учиться рисованию…
Худой, длинный, неуклюжий, с растрепанными жидкими волосами, с папкой рисунков, с ящиком красок, Андреев появился в Шкиде в середине апреля. Его посадили во второй класс, и он, обосновавшись у окна, принялся за карандаши и краски, рисуя портреты ребят.
И шкидцы сразу прониклись почтением к новичку, хотя он не обращал никакого внимания на происходившее вокруг него, рисовал, читал и непонятно чудил.
Когда в Шкиде в первый раз с зимы открыли окна. Андреев поставил на подоконник стул и, усевшись на нем, принялся рисовать эскиз, поплевывая по привычке в сторону. Плевки шлепались на панель, на головы и лица прохожих, и вскоре внизу уже собралась и шумела достаточная толпа.
Тогда Андреев встал во весь рост на подоконнике и, вытянув руку, произнес:
– Умолкни, чернь непросвещенна! — и сбросил на улицу стул.
Озлобленная "чернь" не умолкла, а подступила к дверям и начала ломиться в Шкиду… Ребята сбегали в четвертое отделение, и там Фока, обличьем похожий на халдея, сошел вниз, открыл дверь и, приняв протянутый стулик, сообщил бушующим гражданам, что воспитанник сумасшедший, сейчас сидит в смирительной рубашке и будет отправлен в сумасшедший дом.
Этот-то Васька Андреев, после неудавшейся своей стычки с Душкой, увидел, что никто из ребят не расходится. Вполголоса начался разговор, и после недолгого препирательства решили крыть Душку вечером в спальне…
3
Почуявший недоброе Душка пришел в спальню не один, а в одно время с Фокой, Иошкой и своим другом по амурным делам третьеклассником Бобром.
На его кровати в ногах сидел Андреев, кругом в проходах и на постелях толпой громоздились ребята, в стороне стоял Купец, которого упросили перехлестнуться с Фокой, если тот станет заступаться за ростовщика.
И те, кто пришел с Душкой, сразу поняли, что если они помогут ему, — их будут крыть заодно: в спальне собралось человек семьдесят ребят — почти вся Шкида.
Душка увидел, как опустились глаза у Иошки, Фоки и Бобра, — они остановились у кроватей, не глядя на собравшихся, принялись торопливо раздеваться, а он продолжал идти к своему месту, навстречу толпе, навстречу темным ожидающим лицам, тяжелому болезненно-неизвестному страху.
