Шарль Монселе - Женщины-масонки

Последние слова исчерпали силы госпожи Абади.

Заметив это, господин взял в руки шкатулку.

– А где же ключ? – спросил он.

– Ключ не нужен; в шкатулке замок, секрет которого известен маркизе де Пресиньи. А кроме того, указания, которые в ней находятся, написаны с помощью особого «шифра-решетки».

По мере того, как она говорила, красные пятна на ее рубашке увеличивались, составляя страшный контраст с лицом, которое заливала бледность.

– Это все?– спросил господин, от которого не ускользнул ни один из этих тревожных симптомов.

– Будьте осторожны… когда приедете к маркизе… Будьте крайне осторожны, слышите?

– Да, да; ну, а потом что?

– Погодите… Господи, дай мне еще одно мгновение… О чем я вам говорила?… Нет, больше не могу…

– Мужайтесь!

– Нет,– сказала она, пытаясь поднять голову,– нет… Прощайте… Прощайте… Можете… позвать… вашего слугу…

Это были ее последние слова; судороги овладели всем ее телом, и боль, которую она на мгновение победила силой духа и воли, грубо вступила в свои права. Налетевшая, словно резкий порыв ветра, судорога исказила ее лицо, сознание ее помутилось, рот приоткрылся, словно ослабела какая-то пружинка; дрожь пробежала по всему телу, и жизнь покинула несчастную женщину.

Несколько минут спустя господин уже сидел в карете, возобновившей свой путь в Сен-Дени.

Все прошло обычным порядком. Он сообщил судебным властям о драме, чересчур запоздалым свидетелем которой он явился, но сохранил в тайне обещание, которое он дал умирающей, и первой его заботой было помещение в надежное место ларчика, который она ему вручила.

А через день в газетах появилась нижеследующая заметка:

«Еще одно из тех ужасающих и таинственных происшествий, на которые в последнее время окрестности Парижа словно получили зловещую монополию! В ночь с 10-го на 11-е госпожа Абади, проживавшая в собственной усадьбе, расположенной поблизости от Экуана, вместе со своей служанкой пала жертвой чудовищного злодеяния; люди, его совершившие, пока остались неизвестными. Предполагается, что единственной причиной этого двойного убийства явилась алчность; убийство же это в настоящее время является темой всех разговоров в округе, где госпожа Абади пользовалась всеобщей любовью и уважением.

Представители правосудия немедленно явились на место происшествия и возбудили дело. Они обнаружили, что убийцы, напуганные каким-то шумом снаружи, бросили половину своей добычи; установлено, однако, похищение, большого количества ценных вещей и почти всех серебряных изделий. Только бумаги, среди которых было и завещание покойной, остались в целости и сохранности, и это заставляет отказаться от подозрений, будто это была личная месть.

Госпожа Абади производила впечатление женщины более состоятельной, чем это оказалось в действительности; репутацией богачки она была обязана связями с высокими лицами, которые она, неизвестно каким образом, умела завязывать в некоторых парижских салонах. Позволительно удивляться этому, ибо прошлое госпожи Абади не всегда было защищено от злословия; наделенная редкостной красотой и выдающимся природным умом, она порой играла некоторую роль в обществе, но роль эта была не из тех, которые открывают двери аристократических салонов. Некоторые лица, ее современники, утверждают, что узнали в ней одну из тех «богинь Разума»[2], коих во время оно революционный фанатизм публично возил по улицам. При Директории[3] госпожа Абади, имевшая редкую привилегию получать если не забвение, то, по меньшей мере, отпущение грехов, короткое время блистала среди самых знаменитых женщин эпохи.

Она была замужем дважды; публичные судебные разбирательства ее супружеских неурядиц состоялись во время Реставрации.

В последние годы госпожа Абади как будто постаралась, с помощью дел милосердия и благочестия, заставить забыть о своей несколько скандалезной славе. Она преуспела в этом почти полностью, и ни малейшего сомнения в этом не возникло бы, если бы не катастрофа, столь неожиданно положившая конец ее существованию. В ходе дела было установлено, что ей исполнилось семьдесят восемь лет, но самый внимательный наблюдатель не дал бы ей больше шестидесяти пяти».

Городок Тет-де-Бюш столь же суров, как и те дикие места, которыми он окружен. Он не похож ни на Дьепп, пи на Булонь, ни на Руайян.

Расположенный в широкой и печальной местности – ландах, Тет-де-Бюш еще совсем недавно был совершенно неизвестен; население его составляли смолокуры да рыбаки. Выражаясь коротко и тривиально, это была сущая дыра. С великим трудом вы могли там найти извозчичий экипаж и приказать куда-то отвезти вас. А о том, чтобы отправиться на пляж, никто и не помышлял. Бордосцы по традиции знали, что в той стороне их провинции живут люди, которые одеты в звериные шкуры и которые ходят на высоких палках. На том их познания и кончались.

Коммерческой деятельности – ныне у людей хватает такта не отзываться о ней дурно – мы обязаны открытием Тета. Читатель, несомненно, помнит о том, какой благосклонный прием встречали идеи о распахивании свободных земель в середине царствования Луи-Филиппа[4]. Все департаменты кишели земледельческими обществами; свободные земли распахивались, распахивались, распахивались… Среди прочих выделялось аркашонское общество: оно занималось лугами и печами, а в одно прекрасное утро провело в одном из предместий Бордо две параллельные железнодорожные линии, возившие жителей через доселе неизвестный им край.

Край фантастический, угрюмый и легендарный!

Невозделанная земля, ланды, колючие кустарники, необъятные болота, сосны сказочной величины, стоящие далеко друг от друга, потом внезапно – густая лесная поросль, а среди дубов и кустарников вдруг слышатся хриплые волчьи жалобы; то там, то сям виднеются старые трактиры с закрытыми окнами и с приоткрытыми дверьми; дикие птицы: аисты, цапли; извилистая речка, бесшумно текущая между пологих берегов; пустынные деревни, носящие названия Токтуко, Крау-д'Илен, Контаранна, Бигано, время от времени – заводской дым; наконец, когда приближаешься к Тету, во весь горизонт – откормленные на солончаках овечьи отары, сотни рыбачьих парусов и висящие сети, блестящие на солнце, как сверкает прекрасным осенним утром в поле легкая паутинка!

Заметим, однако, что, несмотря на железную дорогу, слава о купаниях Тета не пересекла границу департамента Жиронды. Но не стоит горячо оплакивать равнодушие толпы; предоставим людям тесниться в Гавр-де-Грас и сохраним для себя этот уголок земли, на который мода еще не навела свой лорнет. Поэзия, которой здесь дышишь,– это та поэзия, которая переполняет сердце, возвышает мысль и даже осушает слезы и которая заставляет удирать со всех ног тех, кто приехал сюда развлекаться.