– Поистине, – воскликнул вдруг невысокий старик, который во время всего разговора внимательно присматривался к Оверну, словно пытаясь воскресить в памяти забытый образ, – если зрение меня не обманывает, то предо мной граф Тибольд Овернский!
– Да, это мое имя, – отвечал граф. – И если память моя так же верна, как ваша, я узнаю в вас старого товарища по оружию моего отца, графа Джулиана дю Монта.
– Он самый, он самый! Мы с дочерью направляемся в Вик-ле-Конт, чтобы провести несколько дней с вашим батюшкой. Дорога из Фландрии была долгой и утомительной, и мы хотели бы прежде воздать благодарность в Нотр-Дамской капелле, а уж потом воспользоваться гостеприимством вашего замка. Вы, конечно, догадываетесь, что отправиться в столь дальний путь меня заставило очень важное дело. Дело политическое… – добавил он со значением, понизив голос. – Без сомнения, ваш отец говорил вам…
– Уже пять лет, как я не видел его, – отвечал Оверн. – Крест на моей груди подскажет вам, где я был. Де Кюсси и я возложили пальмовые ветви на жертвенник Святого Павлина после обета, произнесенного нами в Риме. А теперь мы готовы сопровождать вас и отправиться вместе в Вик-ле-Конт, где вам будут оказаны всяческие почести.
Между тем де Кюсси, очарованный юной красавицей, стоявшей возле него на коленях, благодарил ее за участие, но голос его был так слаб, что она вынуждена была склониться над ним. Как он сам уверял графа Овернского, де Кюсси часто влюблялся и слыл любовником смелым и находчивым. Но сейчас красноречие изменило ему, и он не находил слов, чтобы выразить свою признательность так, как ему хотелось. Вместо этого он снова и снова благодарил красавицу, и, в конце концов, Изидора приказала ему замолчать, беспокоясь, что продолжительная беседа лишит его последних сил.
Тайну женского сердца разгадать невозможно, не стоит даже пытаться. И все же нельзя было не заметить, какое впечатление производили речи молодого рыцаря на Изидору дю Монт: щеки ее розовели все больше. Когда же носилки были готовы, и на них уложили раненого, Изидора, сидя верхом на лошади, продолжала украдкой поглядывать на де Кюсси с нежностью и участием.
Тем временем Джулиан дю Монт представил свою дочь графу Овернскому. Расхваливая ее знания в области медицины, он уверял графа, что тот без опасений может вверить ей излечение своего друга. Оверн любезно ответил, что будет только рад отдать де Кюсси в столь искусные руки, затем, поклонившись, вскочил в седло и подъехал к носилкам, которые несли шестеро стрелков.
Кавалькада продвигалась гуськом – только в таком порядке можно было проехать по узкой и тесной дороге. Наконец, долина, со всех сторон окруженная скалами, расширилась, и глазам путников представился прекрасный водопад, падающий со скалы на скалу, а далеко внизу можно было разглядеть несколько пастушьих хижин. Дорога теперь пролегала через горы и стала непроходимой для лошадей. Было решено оставить их здесь вместе с большею частью свиты двух рыцарей, чтобы они ожидали их возвращения.
Наконец, преодолев все неудобства долгой и трудной дороги, путешественники достигли величайшего чуда природы – Павлинова озера, берега которого были так высоки и круты, что ни один человек не сумел бы на них взобраться. Заключенная в зеленом бассейне зеркальная гладь играла на солнце всеми цветами радуги.
Раскинувшийся с востока на юг темный необозримый лес, существующий и поныне, подходит к самым берегам озера, и старые деревья, возвышаясь на них, все так же гордо смотрятся в водяное зеркало. Во времена Филиппа Августа здесь находилась небольшая капелла, посвященная Богородице и называвшаяся Нотр-Дам Святого Павлина. Здесь же было разбросано несколько хижин, в которых жили богомольцы, часто сюда приезжавшие. Эти же хижины служили жилищем для трех пустынников, один из которых священнодействовал, а двое других, не связанные никакими обетами, помогали ему. Как только де Кюсси поместили в одну из таких хижин, пустынник попросил графа Овернского, чтобы тот, выбрав наиболее искусных стрелков, приказал им застрелить двух самых крупных серн. Распоряжение тут же было выполнено, и де Кюсси, несмотря на его сопротивление, раздели и обернули в теплую шкуру убитых животных, а затем уложили в постель из сухого мха, принадлежавшую одному из пустынников. Тем временем друг его незаметно оставил хижину, чтобы отправиться исполнять свои обеты в Нотр-Дамскую капеллу Святого Павлина.
Оставшись один, де Кюсси стал вспоминать о былых сражениях и турнирах, потом – о своих увлечениях. Перед его мысленным взором возникали, сменяя друг друга, все новые и новые образы – прелестные женщины, некогда любимые им. Но, удивительное дело, ни одна из них своей красотой не могла сравниться с Изидорой.
Ну почему, – спрашивал он себя, – не сумел он сказать ей, как она прекрасна? Прежде ему это ничего не стоило: он с легкостью находил нужные слова для изъяснения своих чувств, не смущаясь, мог выпросить браслет, перчатку или ленту, чтобы украсить ими свой шлем во время турнира. Так почему же он вел себя с ней, как школьник, заикался и краснел, словно молодой оруженосец в присутствии своего господина? В конце концов, де Кюсси пришел к весьма благоразумному выводу: все оттого, что он, пожалуй, еще не слишком в нее влюблен. И, утвердившись в этом мнении, он спокойно заснул.
Сменим теперь декорации, оставив горам их уединение, и перенесемся в мир более живой и прозаический, но все еще хранящий в себе сельские идиллию и тишину.
Узкие окна древнего Компьенского замка одной стороной выходили на лес с заливным лугом перед ним, а другой – к берегам Уазы. Хотя Компьен и считался городом, это не лишало его сельского очарования. Его несколько примитивная архитектура радовала глаз своим разнообразием, а обложенные мхом соломенные крыши домов не были так же холодны и одинаковы, как нынешние сланцевые и черепичные; и взор разглядывающий эти причудливые произведения искусства, находил в них живописную неправильность природы.
Под узким окном в одной из просторных комнат старинного замка сидела прелестная пара, наслаждавшаяся, судя по всему, минутами первой любви. Они одни составляли друг для друга целый мир. Молодая прекрасная женщина лет двадцати, с белокурыми локонами, падавшими на плечи, опираясь склоненной головой на руку, задумчиво смотрела на расстилавшийся за окном ландшафт, хотя мысли ее были, несомненно, прикованы к сидящему рядом мужчине, держащему в своих ладонях ее другую руку.
Ее собеседник – красивый мужчина лет тридцати двух, с орлиным носом и прекрасными и выразительными голубыми глазами. Некоторый недостаток черт его лица – близко посаженные глаза – не портил общего впечатления, а, наоборот, придавал достоинство и мужественность его облику. Огонь, которым блистал его взор, выражал живость и проницательность ума, видящего одновременно как сами опасности, так и средства их избежать.
