— Непременно-с, — не без удовольствия ответил Лука Сергеевич и тут же уселся, пододвинув к себе приборы.
— Прошу вас, не стесняйтесь, — начал Кречинский. — Вот икорка черная, пожалуйте, буженина, куропатка в винном соусе, осетрина, балычок берите… Всё за счет заведения. Не стесняйтесь!
Кречинский вел себя необычно — заискивающе улыбался, словно Желудев и Гриндерман царственные особы, отчего Лука Сергеевич почувствовал некоторую неловкость.
— Спасибо. Непременно-с, — смущенно улыбнувшись, пробормотал Желудев.
— Куропатка — просто прелесть! — заговорил наконец Гриндерман. — А мы тут с господином Кречинским обсуждаем предстоящее событие, — продолжил он почти без паузы. — Француз Перро — вы, должно быть, читали мою статью о его прибытии? — принял предложение сыграть с господином Кречинским в этом самом клубе. Так как событие это весьма неординарное, то и освещение его требует основательных приготовлений, — с этими словами Гриндерман сыто улыбнулся, осмотрел шикарный стол и, гурмански выдохнув, хотел продолжить.
Вдруг откуда-то появился клубный гарсон, что-то шепнул Кречинскому на ухо. Тот незамедлительно встал, извинился и быстрым шагом прошел в подсобное помещение. Оставшиеся наедине приятели переглянулись, Гриндерман пожал плечами, небрежно разлил коньяк по рюмкам.
— Почаще бы заморские фокусники к нам наведывались! — вместо тоста весело произнес он.
— И то верно, — подтвердил Лука Сергеевич, опорожняя чарку.
— Я, собственно, нарочно тебя разыскивал, — закусив, начал Желудев. — Избегался, знаешь ли, по городу, покуда нашел! Тут такое дело: посетил меня сегодня утром приятель мой, купец Дубинин. Поговорили, о том о сем, коньячку опять-таки… — Лука Сергеевич запнулся, высмотрел на столе графинчик с коньяком и продолжил, уже разливая: — Предложение он сделал по коммерческой части. Хочет устроителям игр с французишкой этим — тому же Кречинскому, например, — новые фрейберговские бильярды сбыть. Процент с проданного стола обещал. Вот я и подумал, что ты в статейке своей мог бы упомянуть, что, мол, партии такого класса непременно на новых столах играть надобно.
Закончив, Лука Сергеевич поднял рюмку:
— Ну, за твое здоровье!
Выпили. Гриндерман молчал с минуту, морщил лоб, постукивал пальцами по столу.
— А ведь здесь и так очень хорошие бильярды, — хитро глядя на приятеля, заговорил он.
— А если по три рубля за стол? — недвусмысленно предложил литератор.
— Не своим ты делом, Лука Сергеич, занимаешься, — улыбнувшись, начал Гриндерман, а Желудев аж напрягся весь, ожидая выражения несогласия. — Бросай ты литераторствовать — иди в купцы! — наблюдая за напряженным ожиданием приятеля, вдруг захохотал Гриндерман. — По пять рубликов со стола, и считай, что мы сговорились, — добавил он, продолжая смеяться.
— Да ты тоже не промах! Поладили! — радостно отозвался Лука Сергеевич.
Вернулся Кречинский.
— Прошу простить, что невольно покинул вас, господа, — усаживаясь, произнес он.
— Вот, Лука Сергеевич хорошую идею подал. Предлагает он для пущего ажиотажа новенький бильярд в клубе установить. И поставщик надежный имеется, — без промедления начал Гриндерман. — Публика у нас сами знаете какая. Если что — на стол пенять начнут: мол, у Кречинского столы с секретом… А тут новый, в день игры привезенный! Да и весть об отличном фрейберговском бильярде быстро разлетится — самые разрядные игроки к вам съезжаться начнут.
Кречинский задумчиво почесал бороду, посмотрел попеременно на гостей, не скрывая удивления.
— А я битый час вокруг да около ходил… Выходит, вы и так прекрасно поняли, что к сему действу надобно побольше ротозеев привлечь! — вдруг воскликнул он.
— Понять-то я понял, а вот детали мы с вами позже оговорим, — ответил Гриндерман, намекая, что Луке Сергеевичу вовсе не обязательно знать всё.
* * *
Вечером того же дня по перрону вокзала Варшавской железной дороги, в ожидании прибытия поезда, прохаживался купец Дубинин. Поликарп Матвеевич ежеминутно поглядывал на часы, всматривался в уходящие в белесую даль рельсовые пути. Вокруг сновал разночинный люд, навьюченный баулами и узлами. С окликами «Посторонись!» громыхали телегами носильщики. Неподалеку на лавке устроились цыганки, попеременно приставая к усталым путникам с предложениями погадать. Одна из них, молоденькая, чернобровая, подошла к купцу.
— Вижу, ждешь человека особенного, известия важного. Дай руку свою, погадаю — всю правду расскажу! Всё, как было и как будет, скажу…
Поликарп Матвеевич руки не подал, а полез в карман жилетки, достал монетку.
— Вот тебе, чернявая, алтын, и пойди прочь! Недосуг мне глупостями заниматься, — недовольно пробормотал он.
Цыганка взяла алтын, положила его в левую ладошку, правой сверху прикрыла. Пошептала что-то, поднесла сомкнутые руки к уху, вслушалась.
— Добрый ты человек и дело доброе затеял. Да только заклятье снять — задача трудная, — таинственным шепотом произнесла она.
Поликарп Матвеевич, брезгливо следивший за манипуляциями чернобровой, услыхав о заклятье, изменился в лице. А гадалка продолжила шептать:
— Могу помочь делу твоему, если по руке увижу, что ждет тебя.
Она раскрыла ладошки — алтын исчез, как и не было его вовсе. Купец удивленно хмыкнул и протянул-таки руку цыганке.
— Ежели правду скажешь, то рублем награжу, — добродушно начал он, но строго продолжил: — А ежели голову морочить начнешь…
С последними словами протянутая рука сжалась сначала в кулак, а после изобразила фигу.
— Что ты, касатик! — зашептала цыганка. — Я всегда правду говорю, а такому серьезному, богатому человеку — уж тем более.
Она подложила свою маленькую ладошку под громадный кулак с дулей, двумя пальцами другой руки принялась разжимать фигу. В раскрывшейся ладони, к великому удивлению Поликарпа Матвеевича, оказался исчезнувший ранее алтын, который, впрочем, долго там не задержался и вновь перекочевал к цыганке. Каким образом монета очутилась у него, купец не понимал, но этот факт развеял последние сомнения — он расслабил руку и с интересом наблюдал за действиями гадалки. Чернобровая провела пальцем от запястья к центру ладони, что-то прошептала, пристально всмотрелась в линии, вновь прошептала. Вдруг она отшатнулась, попятилась, испуганная невесть чем. Резкими движениями принялась вытирать руки о подол, что-то шептать по-цыгански, после чего развернулась и, не говоря ни слова, припустила к своим.
Поликарп Матвеевич продолжал стоять истуканом посреди перрона и смотреть непонимающим, очумелым взглядом на удравшую гадалку. Постепенно придя в себя, он проверил бумажник, золотые часы: всё оказалось на месте. Варшавский поезд уже показался вдали, но купец, заинтересованный более не встречей, а поведением цыганки, пошел к лавке, на которой расположилась стайка гадалок.
