Чем-то эта прядь напоминала бороду, только растущую вверх тормашками. Низко опущенные косматые брови бросали на глаза грозную тень, сходясь над переносицей, словно две армии, бьющиеся за холм его носа.
— Это еще что такое?! — закричал чертенок с жаром, ничем не уступающим Лиллехорну. — Как понимать это безобразие? — И, прежде чем он высказал свой довольно ненужный вопрос, он успел почти что вскарабкаться на высокого констебля. Вид у него был такой, будто он собирается прокусить Лиллехорну его безупречные колени в синих чулках.
— Непристойность! — невпопад ответил ему Диппен Нэк, толкнув маленького человечка дубинкой в грудь, а затем с гордой ухмылкой оглядел всех присутствующих, убеждаясь, что никто не ставит под сомнение его умение остудить чужой пыл.
— Джентльмены, джентльмены, — встревожился Гиллиам Винсент, который носился по залу со скоростью лопастей ветряной мельницы.
Вопли разъяренных женщин к этому моменту достигли своего апогея, и Мэтью заметил парочку крепко сложенных дам из заведения Полли Блоссом. Они выглядели так, будто собираются засучить свои кружевные рукава и хорошенько раскрасить лица констеблей в цвета Бена Довера.
— Тишина! Тихо, я сказал!
Но приказ Лиллехорна остался без внимания. Мэтью от души позабавило выражение растерянности и страха перед воительницами в юбках на лицах высокопоставленного констебля и его жестокого прихвостня.
Вдруг через распахнутые двойные двери в зал проникла еще одна фигура в юбке, высокая и нескладная. Она подняла обе руки в зеленых перчатках и прокричала глубоким мужским голосом:
— По моему приказу это ужасное представление завершается прямо сейчас! Любой, кто воспротивится, может провести ночь за решеткой вместе с этими четырьмя зверями!
Не стоило этого говорить, и губернатор Эдвард Хайд, Лорд Корнбери, сразу осознал свою ошибку, потому что перед ним возникла стена из женщин, готовых ринуться в бой. Их незадачливые мужчины делали робкие попытки удержать дам, но не очень в этом преуспевали.
— Я хотел сказать, под домашним арестом! — исправился Лорд Корнбери. Будучи политиком, он умел поджарить яйцо до того, как оно будет брошено ему в лицо. А также он был чрезвычайно моден в своем пышном бледно-зеленом платье, высоком белом парике с локонами и с безупречным макияжем. — Однако для этих четырех распространителей непристойности тюремная камера — самое место!
— Будьте вы прокляты, леди! — крикнул старый чертенок и тут же прикрыл рот рукой. — То есть… не леди… сэр… Вы прервали выступление музыкантов! Они вовсе не…
— Мне прекрасно известно, что они делают, сэр! — перебил его губернатор. — Я так понимаю, вы их управляющий? Сидни Содд, кажется?
— Мое имя известно на весь мир, как звезда, сияющая на небесах! И это — самое вопиющее безобразие из всех, что мне доводилось видеть!
— Да неужели? Вы хотите сказать, что уже забыли, как четыре дня тому назад вас и всю вашу шайку посадили за решетку в Бостоне именно за эту развратность? К нам прибыл пакетбот [3] из Бостона, чтобы предупредить нас о том, какое нас ждет… — он наморщил нос, подбирая слова, — событие.
— Если он хочет увидеть развратность, — шепнул Грейтхауз на ухо Мэтью, — ему лучше отправиться со мной на ночную экскурсию по тавернам.
— Протестую против такого обращения! — упорствовал Содд. — В Лондоне этих молодых людей считают артистами высочайшего достоинства! Бостонские пуритане начисто лишены чувства прекрасного!
— У меня нет мнения на этот счет, сэр, но я точно знаю одно: это Нью-Йорк, а не Новый Лондон, и непристойность никогда не будет встречена с радостью в этой прекрасной гавани! Лиллехорн, исполняйте свой долг и забирайте этих преступников! Ночь в тюрьме должна охладить их пыл!
— Нам нужно быть в Филадельфии через два дня! Вы не можете нас задержать!
— Только послушайте, что он болтает, Лиллехорн! Да, я видел те буклеты, что вы раздавали, и знаю ваше расписание. Филадельфия, затем Чарльз-Таун. Я уверен, что местные власти оценят по достоинству нашу приверженность нравственности! Увести их!
— Я не позволю арестовать себя, как какого-нибудь преступника! И мои компаньоны тоже не позволят с собой так…
Содд осекся на полуслове. Двое мужчин, которых Мэтью не узнал, вошли в зал и остановились позади констеблей. Один был по-медвежьи крепким, второй худым, с треугольным лицом и хищным носом, напоминавшим ястребиный клюв. Они ничего не делали, только стояли и смотрели на Содда. Однако даже этим они вызвали у коротышки заметное беспокойство.
— Что ж, х-хорошо! — с запинкой воскликнул Содд. — М-мы пойдем с вами мирно. Да… да, мы не будем сопротивляться. Забирайте инструменты, ребята! Ночь в тюрьме будет не такой уж ужасной, правда? — И хотя этот вопрос был формально адресован Лорду Корнбери, задавая его, Содд неотрывно смотрел на вновь прибывших мужчин.
— Все удобства, которые мы предоставляем мастерам извращений, будут вашими. Лиллехорн, уводите их! И осторожнее с этой дубинкой, Нэк. Мы же не хотим причинить вред нашим посетителям.
Ухмылка на лице Нэка потускнела.
Когда всех пятерых вывели из зала, Мэтью заметил, что мужчины, столь встревожившие Содда, следуют за конвоем на некотором расстоянии и тихо о чем-то переговариваются.
Лорд Корнбери не спешил уходить — его представление еще не закончилось.
— Расходитесь, леди и джентльмены! Имейте в виду, что я, как ваш губернатор, всегда готов обеспечить вашу безопасность, это мой священный долг. Эти так называемые музыканты уедут из нашего города завтра же, и скатертью им дорога! — Его глаза заблестели. — А теперь… позвольте откланяться.
Мэтью шел по Бродвею, согретому жарким летним солнцем, в компании Грейтхауза и Сары. Воздух был горячим и влажным. Сара высказывала Грейтхаузу свое недовольство насчет произошедшего, не сдерживая пламенных реплик. За такие непристойные речи ее и саму могли запросто упрятать в тюрьму. Грейтхауз не говорил ничего, ввиду чего его умственные способности показались Мэтью уже не такими скудными.
Бродя взглядом по окрестностям, Мэтью вновь наткнулся на двух мужчин, напугавших Содда. Они так и продолжали двигаться вслед за процессией, держась на некотором расстоянии. Пусть они и делали вид, что вяло и неторопливо прогуливаются, Мэтью был уверен, что они двигаются именно в сторону тюрьмы. Добравшись туда, они понаблюдали, как Содда и «Фонарщиков» уводят, а затем развернулись и побрели в другом направлении.
Это завело часы
