Макрон нервно лизнул губы.
— Все и в самом деле закончилось?
Катон прислушался к своим ощущениям и посмотрел на море, казавшееся в точности таким, каким было прежде — до того, как началась тряска.
— Похоже, что так.
— Слава богам.
Юлия кивнула, и тут глаза ее расширились, когда она вспомнила о служанке, придремавшей на своем коврике в каюте, которую она делила со своей госпожой и сенатором.
— Пойду посмотрю, как там Джесмия. Бедняжка, должно быть, в ужасе.
Молодой человек выпустил ее из своих объятий, и она заторопилась по палубе к узкому трапу, уводившему вниз, в каюты, где размещались те, кто мог себе это позволить. Более бедные пассажиры жили и спали прямо на палубе «Гора».
Едва Юлия исчезла из поля зрения, от берега донеслись слабые крики, и Катон, Макрон и Семпроний обратили глаза к суше. В уже сгустившемся сумраке они могли различить фигуры, бежавшие прочь из поместья. Точнее, того, что от него осталось. Стены рухнули, открыв прятавшиеся за ними лачуги; стояли лишь две из них, остальные превратились в развалины.
— Владыки Тартара!.. — Макрон смотрел на руины. — Что же здесь произошло?
— Землетрясение, — отозвался Семпроний. — Другого не придумаешь. Я пережил нечто подобное в Вифинии, когда служил там трибуном. Земля затряслась, послышался глухой рев. Так продолжалось какое-то время, некоторые дома как бы рассыпались или развалились на куски. Находившиеся в них люди оказались заваленными битым камнем. — Он поежился при воспоминании. — Погибли сотни людей…
— Но если это было землетрясение, тогда почему мы ощутили его здесь, в море?
— Не знаю, Макрон. Дела богов превыше человеческого разумения.
— Так-то так, — сухо заметил Катон, — но если земля содрогнется достаточно сильно, вода передаст ее дрожь кораблям.
— Вполне возможно, — согласился Семпроний. — В любом случае нам повезло. Гнев богов в полной мере обрушился на тех, кто находился на суше.
Несколько мгновений все трое рассматривали развалины жилищ рабов, неторопливо уплывавшие назад, за корму продвигавшегося вперед «Гора». В руинах вспыхнул пожар, должно быть, перекинувшийся от кухни, где уже начинали готовить вечернюю трапезу. Языки огня разгоняли сумрак, освещая еще не пришедших в себя людей. Некоторые из них в отчаянной спешке разбирали руины, чтобы высвободить заваленных. Катон с жалостью покачал головой.
— Слава богам, мы в море. Не хотел бы я сейчас оказаться на берегу. Уж хоть за это будь благодарен, Макрон.
— В самом деле? — негромко отозвался ветеран. — Почему ты решил, что боги уже разобрались с нами?
— Эй, на палубе! — донесся сверху голос. — Смотри сюда, наварх!
Моряк, сидевший верхом на рее у самой верхушки мачты, указал свободной рукой на запад вдоль берега.
— Доложи, как положено! — рявкнул снизу вверх наварх. — Что ты там увидел?
После короткой паузы моряк ответил встревоженным голосом:
— Не знаю, господин. Никогда не видел ничего подобного. Линия… прямая, словно стена… выросшая прямо поперек моря.
— Ерунда, парень! Это невозможно.
— Господин, клянусь, это стена… на стену похожа.
— Дурак! — Капитан бросился к борту корабля, ухватился за тросы и полез наверх к впередсмотрящему. — Ну, утырок, и где эта твоя стена?
Впередсмотрящий ткнул ладонью в сторону горизонта, к меркнувшему свету заходящего солнца. Капитан сразу прищурился, а потом, когда глаза его привыкли к свету, он увидел ее. Слабый отблеск отраженного света тянулся от горизонта над темной полосой, пролегшей из моря к самому берегу Крита. Там, где она доходила до суши, бушевала водяная пена.
— Матерь богов, — охнул наварх, похолодев.
Дозорный был прав. На «Гора» накатывала стена… стена воды. Огромная волна надвигалась вдоль берега прямо в сторону корабля — будучи уже всего в двух-трех милях, она мчалась к ним быстрее, чем самый быстрый из скаковых коней.
— Вот это волна. — Глаза Катона округлились. — Какая огромная!
— Как твой клятый утес, — ответил капитан. — И прет вдоль берега прямо на нас.
— Тогда надо изменить курс, — посоветовал Семпроний, — убраться с ее пути…
— На это времени уже нет. В любом случае она протянулась до самого горизонта, уклониться от нее невозможно.
Сенатор и оба центуриона красноречиво посмотрели на наварха, и Семпроний, наконец, промолвил:
— И что же нам теперь делать?
— Что делать? — Корабельщик коротко рассмеялся. — Помолиться, попрощаться друг с другом и ждать, пока волна обрушится на нас.
Катон покачал головой.
— Нет. Ты еще можешь что-то сделать и спасти корабль.
— Говорю тебе, поздно, — вяло проговорил мореход. — Ты еще не видел ее, эту волну. Но увидишь, как только она ударит.
Все глаза обратились к горизонту, и тут Катон заметил как бы темную тень на кромке мира, казавшуюся еще тонкой, ничем не опасной линией. Он попытался рассмотреть ее, после чего повернулся к наварху.
— Но ты же видал всякие шторма, так ведь?
— О, да! Но шторм — одно дело, а такая волна — совсем другое. Надежды нет никакой.
— Вот дерьмо! — возопил Макрон и, обеими руками ухватив наварха за ворот, привлек грека к себе. — Надежда есть всегда. Я выжил в стольких треклятых сражениях не для того, чтобы утонуть на твоем корыте. Только я не моряк. Это твоя работа. Твоему кораблю грозит опасность. Пытайся вывести его из беды. Делай все возможное, чтобы дать нам шанс выжить! Понял меня? — Он встряхнул наварха. — Ну же!
Грек потупился под жестким взглядом центуриона и кивнул:
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Так-то лучше, — осклабился Макрон, выпуская наварха. — Может, и мы сумеем чем-то помочь?
Моряк нервно глотнул.
— Если вы не против, не путайтесь под ногами.
Глаза Макрона сузились.
— И только?
— Можете привязать себя к мачте или к чему-нибудь еще, чтобы волна не смыла за борт.
— Хорошо.
Повернувшись к нему спиной, наварх начал раздавать приказания экипажу; моряки принялись распускать рифы[6] на громадном главном парусе. Кормчий у руля, напрягаясь, разворачивал «Гора» носом к закату.
— Что он делает? — возмутился Семпроний. — Этот дурак поворачивает корабль носом к волне.
Катон кивнул.
— Разумная мера. Нос — самая крепкая часть корабля. Встретив волну носом, мы можем пробить ее, если корабль не сумеет вскарабкаться на нее.
Семпроний посмотрел на него.
— Надеюсь, что ты прав. Ради себя самого, ради меня и ради всех нас.
