Но останавливаться и проверять, есть ли живые, или спасать скотину нельзя. Не ровен час и сам рядом сляжешь, а хуже того — заразу с собой привезешь в дом, где ее еще нет. Потому и гнал князь вместе с остальными коней поскорее.
По Москве еле движутся дроги, их тащит понурая кляча. Она не столь худа, сколько чует, что груз у нее за спиной тяжкий. Одетые в черные балахоны послушники с владычного двора собирают страшную дань, взятую черной смертью. Не на всяком дворе и откликаются на их зов, чаще просто некому.
На крыльце небогатого дома появился всклокоченный, весь в черных пятнах, залитый кровью мужик, огляделся страшными, осоловелыми глазами и двинулся к невысокому тыну, с другой стороны которого стоял, с жалостью глядя на бедолагу, сосед.
— Петро, как ты? А Надея? Третий день уж не видно…
Больной, едва передвигая ноги, доплелся до тына, с трудом повис на нем:
— Нету… ни Надеи… ни ма… тери… ни брата, ни дет…ток… ник…кого!..
Он с трудом держался, повиснув на ограде, и вдруг горько засмеялся:
— Все померли… и я пом…ру!.. А ты живой! Со мной! И ты со… мной! — пальцы умирающего вцепились в рубаху соседа, а хлынувшая горлом кровь залила руки и лицо здорового. Хрипя, больной стал заваливаться, обрывая рубаху соседа, тот стоял, оцепенев. Умирающий мужик сполз по тыну и остался лежать, неловко подвернув под себя руку.
Из соседского дома вышел голопузый мальчонка, стоял, с увлечением ковыряя в носу, и с любопытством смотрел на отца. Монах, берясь за ноги помершего, покачал головой и посоветовал замершему в нерешительности соседу:
— Ты кровь-то смой… может, обойдется…
Тот невесело усмехнулся. Все хорошо понимали, что вот эта кровь означает смерть. Пока не трогал умирающего, еще мог надеяться, а теперь уже вряд ли.
Из дома действительно вынесли старуху, еще мужика, женщину и четверых ребятишек. В избе все лежали вповалку, вповалку их сложили и на дровнях. Один из послушников показал на двор здорового:
— Надо зайти через несколько дней.
Второй кивнул, тоже с трудом передвигая ноги. Ясно, что и этим здоровым жить недолго осталось, мойся не мойся…
Но заглянуть через несколько дней не удалось, из самих послушников в живых остался лишь один, самый хлипкий и малосильный. Он оказался вблизи тех дворов, только когда болезнь пошла на спад и по Москве уже стало можно ходить, не натыкаясь то и дело на трупы. Проходя быстрым шагом мимо, он вдруг вспомнил тех двух соседей и чуть приостановился.
Дом Петра и Надеи стоял вымершим, а вот от соседа доносился стук топора — хозяин как ни в чем не бывало рубил дрова! Послушник подошел ближе, окликнул:
— Эй, ты живой?!
Мужик поднял голову, невесело усмехнулся:
— Я-то да, а вот у соседа все померли.
— Я знаю, помнишь, мы соседа твоего забирали.
— Помню, — мужик отложил топор, подошел ближе.
— А ты как живым остался-то?
Тот развел руками:
— Бог миловал. И меня, и всю семью.
— Да ну?!
Из-за угла сарая выглянул тот самый мальчонка, заметно подросший, снова сунул палец в нос и с любопытством уставился на отца с гостем. Мужик кивнул на огольца:
— Вона, все шестеро!
— Как тебя зовут-то? — обратился послушник к мальчонке.
— Ванятко… — засмущался тот.
— И все шестеро сыновья?
— А то! — горделиво подтвердил мужик. Из дома вышла, видно, жена, подошла, важно неся свой большой уже живот, протянула послушнику ковригу и что-то из снеди, завернутое в чистую тряпицу:
— Помолись за нас.
— Как зовут вас?
— Степан и Марья. Бондаря Михея мы, Бондаревы.
— Помолюсь…
Иван Красный в Звенигород не вернулся. Но не потому, что слег, а потому, что вдруг стал великим князем, в одночасье потеряв и старшего брата Симеона по прозвищу Гордый, и младшего Андрея, что мог прийти на замену Симеону, и даже митрополита Феогноста. Черная смерть не пожалела княжескую семью, остался из братьев один Иван.
В том и разница между князем и смердом, что смерд оставался лежать посреди своего обезлюдевшего двора, пока монахи не подберут или птицы плоть не расклюют, а князя, хотя и почерневшего, отпели и похоронили с честью. И оплакивать его было кому, хотя из всей семьи выжила только княгиня Мария и младший брат Иван. Бог миловал.
Мор пошел на убыль лишь зимой, то ли вымерли все, кого Господь себе прибрать решил, то ли язва стужи зимней испугалась… Только весной чуть пришла в себя осиротевшая Русь, снова зашевелились опустевшие было дворы, залаяли новые псы за тынами, замычала скотина, закудахтали куры. Но главное, послышались людские голоса и детский смех. Детский смех — первый признак того, что жизнь продолжается.
Иван Иванович стал московским князем. Теперь надо бы и в Орду за ярлыком на великое княжение ехать. Ханом обещано, что в случае смерти Симеона ярлык ему перейдет, но ордынским обещаниям верить, что весенней погоде, у ханов на один час сто мыслей разных. Им все русские князья что песок в реке — кто подарки дороже даст, того и ярлык.
В Орду Ивану не впервой, не раз бывал уже, в год рождения своего первенца ездил вместе с братьями, богатые дары возил, хана Джанибека задабривал. Любимая жена Александра дома страху натерпелась, не всегда князья из Орды живыми возвращались, не всегда и после долго жили. Но все обошлось, и с Иваном ничего не случилось, и младенец здоровеньким в октябре 6858 (1350) лета родился. Нарекли Димитрием в честь заступника Димитрия Солунского. Славный покровитель у маленького княжича.
И снова жена на сносях, а князю в дальний путь собираться. Но у него жизнь такова — не захочешь, а поедешь. Не ты, так другой ярлык возьмет, перекупай его тогда.
Но до князя в Орду отправился новый митрополит Алексий. Прежний Феогност давно готовил себе преемника, точно предчувствовал беду. Поставил Алексия своим наместником во Владимире, чтобы привыкал. Только Алексию что привыкать, он все время вместе с Феогностом, в его делах разбирался хорошо.
Русь давно от всех зависима. Князья перед каждым ордынским ханом спины гнут, подарки дорогие возят, но и митрополиты не меньше. Митрополитов над православными Руси Константинопольский патриарх ставит, они хотя и греки, а в Орду тоже ездят, тоже задабривают. Почему? До хана Узбека, который мусульманство принял, в Орде к священникам относились вежливо, не обижали. И Узбека митрополиту Петру тоже удалось замирить, а теперь каждое послабление подарками добывать надо, чтоб не брали в десять рук с церквей да монастырей.
Вот и получается, что ставят митрополитами в Царьграде, а утверждать приходится в Сарай-Берке. И в саму Византию без позволения Орды не проедешь, если нет подорожной, каждый обидеть может. Развел руками Алексий и отправился к хану. Правда, получилось, что к ханше, сам Джанибек в отлучке был, а правила за него разумная Тайдулла, в Золотой Орде так — жены да матери все в руки берут, если хана дома нет. И когда дома, их слово тоже не последнее, оттого подарки ханшам не хуже, чем их мужьям и сыновьям.
