Его товарищ, видам де Памье, был не ниже его ростом, но необыкновенно худощав. Его тщедушные, почти чахоточные члены угловато торчали в широком бархатном кафтане зеленого цвета, вышитом серебром. На нем были чулки с серебряными стрелками, башмаки с красными каблуками и чрезвычайно широкими пряжками. Глаза его были тусклы, а физиономия решительно ничего не говорила. Несмотря на эту не весьма привлекательную наружность, видам принимал грациозный и великолепный вид, от которого можно было бы умереть со смеху, и, казалось, имел превосходное и самое лестное мнение о своих личных достоинствах.
Всякому другому, кроме Жанны, непременно показались бы странными манеры этих мнимых вельмож, но девушка никогда не видала людей знатных и притом в эту минуту ей недоставало необходимой свободы ума, чтобы наблюдать и в особенности отдать себе отчет в своих наблюдениях.
Маркиз д'Орбессон и видам де Памье были не кто иные, как управитель и метрдотель маркиза де Тианжа. Первому, одаренному довольно быстрым умом и большим красноречием, было поручено играть немаловажную роль в приготовлявшейся комедии. Второй, совершенно ничтожный, должен был только фигурировать, а не действовать, как актер.
При появлении этих странных персонажей Рауль закусил губу, чтобы удержаться от смеха. Взяв Жанну за руку, он пошел с ней навстречу к пришедшим. Маркиз д'Орбессон взял другую руку Жанны, вежливо поднес ее к своим губам и сказал Раулю:
— Клянусь честью, мой прекрасный племянник, представь же меня этой очаровательной девице, которую я почту за счастье назвать моей племянницей…
— Жанна, — сказал тогда кавалер, — имею честь представить вам маркиза д'Орбессона, моего дядю… Любезный дядюшка, — прибавил он, — имею честь представить вам мадемуазель Жанну де Шанбар, которая скоро будет мадам де ла Транблэ.
— Я откровенен, — заметил мнимый маркиз, — и даже иногда, как уверяют, немножко груб. Когда я узнал, мой прекрасный племянник, что ты женишься по любви, отказавшись от стольких богатых невест, которых я предлагал тебе, признаюсь, я рассердился на тебя!.. Я боялся обманчивой повязки купидона… Я дрожал при мысли о союзе, недостойном твоего положения в свете, недостойном имени, которое ты носишь… Но с тех пор, как я увидал твою невесту, с тех пор, как я сам убедился, что нет ничего преувеличенного во всем, что ты велел мне сказать об этом сокровище невинности, грации и красоты, я считаю себя виноватым перед тобою. Прими же мои поздравления, любезный племянник, мои искреннейшие поздравления!..
И дядя подкрепил все эти похвалы сильным пожатием руки. Видам де Памье слушал все, что говорилось, и каждую минуту качал головой в знак одобрения. Несмотря на свое изумительное хладнокровие, Рауль находил эту сцену слишком длинной и боялся, чтоб она не сделалась затруднительной. Пожатие руки было для него не слишком лестно. Он опасался, чтобы в случае, если комедия продолжится, дядюшка не вздумал оказать еще какого-нибудь нового изъявления своей родственной внимательности. Прекрасное личико Жанны и без того уже покрывалось румянцем стыдливости при каждом комплименте маркиза.
«Долго ли еще продолжится все это?»— спрашивал себя кавалер и внутренне проклинал медлительность маркиза де Тианжа.
Наконец нетерпение Рауля кончилось. Дверь залы отворилась во второй раз и гайдук доложил, что все готово и что капеллан ждет будущих супругов. Рауль взял за руку Жанну и повел ее в капеллу. Эта капелла, выстроенная отцом маркиза де Тианжа, просвещенная набожность которого равнялась слепому безверию его сына, была очень невелика, но отделана с чрезвычайной роскошью и необыкновенным вкусом. Скульптурные украшения принадлежали резцу искусного художника. Алтарь был из белого мрамора. Красный бархатный ковер покрывал пол. Позолоченная лампада изящной работы спускалась со свода на серебряной цепочке. Одно из лучших произведений великого Лесюёра украшало главный алтарь; кроме того, несколько других картин, также весьма замечательных, хотя и второстепенных, сияли, как драгоценные каменья, в богатых рамах.
В ту минуту, когда жених, невеста и свидетели вошли в капеллу, мнимый аббат, стоя на коленях в позе притворного благочестия, как будто набожно молился. При звуке шагов он тихо приподнялся с колен и обернулся. Рауль с трудом узнал своего друга. В самом деле, маркиз замаскировался с искусством опытного актера. Мы сказали, что ему было сорок лет и что лицо его было свежо и румяно; но он успел придать себе наружность шестидесятилетнего старика. Несколько серебристых локонов, выбиваясь из-под черной бархатной скуфьи, придавали его лицу выражение патриархального умиления. Синеватые круги, искусно сделанные под глазами, и несколько морщин, кстати проведенных, довершили это превращение. Де Тианж был в одежде капеллана. Он обратился к Раулю и Жанне с наставительной речью, запечатленной самой строгой моралью. Справедливое негодование не позволяет нам привести здесь эту речь. Наконец маркиз начал венчальный обряд.
Раулю сделалось страшно во время совершения чудовищного святотатства, в котором он сам участвовал. Каждую минуту ему казалось, что гнев Божий наконец пробудится и разгромит нечестивцев, осквернявших таким образом освященный алтарь. Раз десять он готов был закричать своему сообщнику: «Остановись!»
Но обряд совершился до конца, и вскоре Рауль сам смеялся над своим невольным ужасом.
Сладостные слезы текли из больших глаз Жанны. Мрачный и почти адский огонь сверкал в глазах Рауля. Святотатство совершилось. Бедная жертва попала в гнусные сети, о которых даже и не подозревала.
Мы не будем говорить здесь о первых днях союза Рауля и Жанны. Нам известно, что девушка твердо верила в святость своего брака и предавалась с наслаждением и без всяких подозрений нежному упоению медового месяца. Рауль, страстно влюбленный в ту, которую обманул таким гнусным образом, как будто хотел вознаградить ее настоящим счастьем за все горести, которые приготовлял ей в будущем. Он казался лучшим из мужей и едва ли расставался со своей молодой женой на час или два в сутки. Словом, Жанна, вступив на путь супружеской жизни, столь часто тернистый, ступала словно по розам.
Рауль окончательно поместил свою молодую супругу в той квартире, которую мы уже описывали и которая имела два выхода: один в Комнату Магов в гостинице, а другой на соседнюю улицу. Рауль как будто осудил себя с женою на совершенное уединение. Изредка по вечерам ездил он с Жанной кататься в карете или заключался вместе с нею в самую мрачную из закрытых оперных лож. Молодая женщина выразила некоторое удивление при таком уединении и таинственности, которыми Рауль окружал свое жилище и свои поступки, но Рауль отвечал ей, что он вынужден принимать на время меры предосторожности, потому что неблагоразумно скомпрометировал себя в одной политической интриге и знал наверно, что Бастилия раскроется для него, если он не переждет некоторое время. Впрочем, прибавил он, есть надежда, что он скоро будет прощен.
